«Можно придумать более простой способ украсть у самого себя»

В 2017 г. одна из крупнейших российских страховых компаний, «Росгосстрах», была передана ее собственниками под контроль акционеров «Открытие холдинга». А вскоре вместе с ним оказалась в Фонде консолидации банковского сектора ЦБ. В опубликованном 25 декабря интервью «Коммерсанту» новый председатель совета директоров «Росгосстраха» Михаил Задорнов обвинил прежних собственников и менеджмент «Росгосстраха» в том, что модель его бизнеса никогда не была направлена на то, чтобы приносить акционерам легальную прибыль, а в компании «сверху донизу царило воровство». Бывший совладелец и президент группы «Росгосстрах» Данил Хачатуров в интервью «Ведомостям» отвечает на эти обвинения и рассказывает свою версию истории взлета и падения компании.

– Михаил Задорнов заявил, что в «Росгосстрахе» сверху донизу царило воровство. Что можете ответить на это заявление?

– Если только что назначенный председатель совета директоров делает такие заявление целиком про сотрудников компании «сверху донизу», то это означает, что завтра же ему надо будет уволить десятки тысяч человек этих самых сотрудников по всей стране. В противном случае в его сентенции больше никто не поверит ни в компании, ни на рынке.

– Задорнов говорит, что «Росгосстрах» погорел на том, что ничего не сделал за 10 лет ни «с точки зрения технологий и управления сетью, которые находятся в ужасном состоянии, ни с точки зрения базовых принципов управляемости». И обвинил прежних владельцев в том, что модель бизнеса компании никогда не была направлена на то, чтобы приносить акционерам легальную прибыль.

– Что касается управленцев, то это лучшие кадры на рынке. Выходцы из этой самой «команды неумех» в том числе сегодня возглавляют страховые направления в ЦБ, Сбербанке и ВТБ. Если это так, зачем тогда был переутвержден текущий менеджмент? Про последний год не знаю – я вышел из компании ровно год назад, в декабре 2016 г.

Я вам напомню: у компании ни одной заемной копейки не было! А чтобы украсть у самого себя, можно придумать гораздо более простой способ, нежели положить на это 15 лет жизни и сотни миллиардов рублей вложений, чтобы построить компанию – лидера рынка во всех видах страхования.

«Эти 300 рублей спасали все!»

– Тогда расскажите свою версию, что произошло с «Росгосстрахом»?

– Это целая эпоха, нужно отматывать на 15 лет назад. Мы с группой товарищей из «Тройки диалог» решили поучаствовать в обычном аукционе приватизации. Собрались, написали цену и на первом этапе [приватизации 16%] выиграли примерно на $300 000 – можно сказать, случайно. А дальше все началось – тогда же было поколение строителей [бизнеса]. Когда мы зашли в компанию и увидели, в каком все состоянии, нам сначала казалось, что это вообще все неподъемно: вместо филиалов – феодальное княжество, никто никому не подчиняется, разве что брендом «Росгосстраха» пользоваться можно. Да и по узнаваемости бренда, что сейчас сложно представить, мы были в конце первой десятки. Всего $100–120 млн сборов было по всей стране – сегодня один хороший филиал собирает больше, расходы на ведение дел – больше 70% (в 2016 г. – 14%). В общем, надо было все расчищать и заново строить.

А потом началось ОСАГО, и под него надо было строить всю сетку. Это все строилось все 15 лет, за которые, кстати, ни разу никто дивиденды не получил. Все ушло в развитие компании – по факту это миллиарды долларов. Когда у вас доля рынка под 70%, а в очень многих регионах за 90%, там надо платить и урегулировать убытки, вариантов нет. Чтобы выплачивать в масштабах «Росгосстраха», надо очень много потратить на риск-менеджмент, на систему урегулирования убытков, на экспертов и оценщиков, на IT-системы – тогда даже компьютеры не во всех офисах были. Чтобы было понятнее: если первый пакет «Росгосстраха» мы покупали, исходя из капитализации в $80 млн, то при покупке последнего пакета в 2009 г. государство оценивало компанию уже в $2,5 млрд. То есть мы неплохо поработали. Надо вдлинную смотреть на перспективы рынка. ОСАГО, конечно, локомотивный вид. Когда говорят, что бизнес-модель ошибочна, я согласен. Это нам стало ясно в 2014 г. Но как можно было уйти с долей рынка в регионах почти 70%?

– А что произошло тогда?

– В 2013 г. пленум Верховного суда распространил действие закона о защите прав потребителей на ОСАГО. Вскоре стало ясно, что это ядовитая пилюля. Одним документом разрушилась целая индустрия. Мы не могли предположить, что размер разрушений будет таким. Наша сильная сторона оказалась и нашей слабостью – огромный размер и доля рынка «Росгосстраха» в момент, когда тарифа ОСАГО стало не хватать, начали работать против нас.

Эта благая, наверное, по своей сути идея не столько защитила клиентов, сколько спровоцировала создание индустрии автоюристов и привела к судебному экстремизму. Основная масса денег стала перераспределяться не в пользу клиентов, а в пользу автоюристов. И проблема с убыточностью стала усугубляться в геометрической прогрессии.

Где страхование и где защита прав потребителей? Что такое ОСАГО? Это минимальная выплата, и виновный должен восстанавливать свою машину сам. А по факту сегодня уровень выплат по ОСАГО выше, чем по каско, примерно в 2 раза. При этом по добровольному виду вы платите премию в разы больше, чем по ОСАГО. Ничего не смущает?

Я до сих пор считаю, что для страховщика ОСАГО не может быть бизнес-риском, потому что по факту страховщик ОСАГО является агентом по обеспечению обязательным полисом автовладельцев, без которого они не могут выехать на улицу. Потому что если бы это был бизнес-продукт, то мы бы сами устанавливали цены, условия, методологию выплат и т. д. Например, как в каско, где никаких проблем не было и нет.

– Но что было до 2013 г.? Выплаты покрывали, может быть, 60–70% реального ущерба. И получается, что нам навязан полис, но он нас не защищает. Вам не кажется, что в каком-то смысле была восстановлена справедливость?

– Да, я согласен. Но справедливость – это же такая штука, с какой стороны смотреть. Если вы думаете, что можно защитить свой автомобиль за 1240 руб. [базовый тариф до повышения], это странно. А тарифы не менялись 12 лет. Вы мне назовите еще одну отрасль, где 12 лет никто не трогал тарифы, даже самые социально значимые! ЖКХ, транспорт, бензин... Насколько за это время индексировались зарплаты у ремонтников, подорожали запчасти, электроэнергия, аренда? Все вместе это влетает в копеечку – и это еще до девальвации. То есть при неизменных тарифах у вас все время растут расходы – это если мы говорим, что случилось с «Росгосстрахом».

Данил Хачатуров

Родился в 1971 г. в Москве. Окончил Московский инженерно-строительный институт им. В. В. Куйбышева по специальности «инженер-экономист» и Финансовую академию при правительстве РФ по специальности «финансы и кредит»
1997 вице-президент, затем старший вице-президент Бинбанка, отвечал за инвестиционную и финансовую деятельность
2000 старший вице-президент по экономике и финансам, затем первый вице-президент «Славнефти»
2002 стал советником гендиректора в «Росгосстрахе», затем исполнительным директором компании
2004 генеральный директор ГК «Росгосстрах», в 2013 г. возглавил правление компании
2005 президент ГК «Росгосстрах» (по июнь 2017 г.)

В 2012–2013 гг. объективные расходы уже выросли так, что удовлетворять потребности клиентов в выплатах на полный ремонт без повышения тарифа и при сохранении прописанного в законе уровня убыточности уже было невозможно. До этого момента на рынке не было массовых жалоб на урегулирование – 10 лет мы работали нормально. Но тариф исчерпался. Инфляция.

Тогда нужен был рост тарифа на 20% – это было 250–300 руб., – все выкладки и обоснования были сделаны, чтобы сохранить экономику вида. Но, к сожалению, экономические власти убедить не удалось.

У меня было много бесед с чиновниками про тарифы. И они точно с такими же формулировками, как у вас, про несправедливость сказали, что нельзя поднимать. Нам говорили: надо потерпеть – это социально значимый продукт. А эти 250–300 руб. спасали все!

В общем, тариф остался еще на 3 года неизменным. А когда тарифа не хватает, начинает расти количество недовольных выплатами клиентов. Соответственно, подтянулись автоюристы. В тот момент надо было догадаться, что крен уходит совсем в другую сторону, что социальность стала превалировать над всем, а в таком случае тут не может уже быть бизнеса. Тогда можно было попробовать уйти.

– Продать компанию?

– Нет, зачем продавать? У нас довольно много видов страхования, и они все прибыльны, кроме ОСАГО.

«Мы поздно увидели разрастающуюся судебную воронку»

– А что тогда значит «уйти»?

– С долей рынка 0,5% можно уходить, а когда она под 50% – уйти нельзя. Можно уйти из Новосибирска, но уйти из Новосибирской области нельзя: вся область физически встанет и не сможет выехать – вы же должны иметь полис. Тогда электронного полиса не было, и мы были одни. Моя ошибка в чем? Мы, к сожалению, поздно увидели разрастающуюся судебную воронку. «Росгосстрах» – огромная махина, очень сложно было доставлять наверх информацию. Глядя на большие цифры, разрастание этого кариеса вы сразу не видите.

Сегодня часть юга страны не работает – занимаются страховками. Только в двух токсичных южных регионах мы в 2015 г. заплатили около 8 млрд руб. Люди закладывают дома, машины, чтобы заниматься этим «бизнесом» с автомошенничеством. Мы в 2015–2016 гг. превратились в МВД внутри компании. Сотни уголовных дел было заведено. Вы не представляете, какое количество мошенников мы посадили! И своих людей посадили, и чужих.

– Что это за схема, ради которой люди дома закладывали?

– Люди закладывают дома, машины и на вырученные деньги скупают убытки. В любом южном городе на каждом автобусе написано: «Случилось ДТП? Звони сюда». В Волгограде – этот город прямо ударник в этом смысле – убыточность была под 700%, рисовались левые убытки: по ДТП, которых никогда не было. «Росгосстрах» же агентская компания. Вы должны агенту выдавать полисы на руки. Он их должен был где-нибудь в Якутии раздать, но тут к нему приезжает какой-нибудь брокер и говорит: парень, ты сколько с продажи полисов зарабатываешь? Тот отвечает, что нисколько: полисы дают в нагрузку. Брокер предлагает ему за каждый полис 1000–2000 руб. и забирает всю пачку. Агент выполнил план, не сходя с места. Как думаете, куда делась эта пачка? Улетела в Краснодар, где пустой полис стоит уже 5000 руб. В итоге страховая компания по этому полису заплатит 100 000–150 000 руб.

ПАО СК «Росгосстрах»

Страховая группа

Финансовые показатели (МСФО, 2016 г.):
страховые премии – 141,2 млрд руб.,
страховые выплаты – 118,6 млрд руб.,
чистый убыток –33,3 млрд руб.

Контролирующим акционером на конец 2016 г. был Данил Хачатуров. В августе 2017 г. контроль над «Росгосстрахом» получила структура основного владельца «Открытие холдинга» Вадима Беляева. По данным отчета эмитента за III квартал 2017 г., акционерами «Росгосстраха» являются банк «ФК Открытие» (27,9%) и принадлежащие ему ООО «РГС холдинг» (29,59%) и НБ «Траст» (14,67%).

Генпрокуратура и ЦБ подключались, ездили, проводили совместные совещания. Где-то волну удалось сбить, но радикально ничего остановить не удалось. Народным массам, которые почувствовали, что тут есть деньги, противостоять нельзя.

Как это происходит? Посредники скупают выплатные дела, причем за 3 года (срок исковой давности), делают по ним свою «независимую экспертизу», которая может в разы отличаться от методики ЦБ, дописывают туда новые скрытые повреждения, отсылают вам в компанию по почте пустой конверт со штампиком и автоматом идут в суд. Мы, когда писали жалобу на одну из судей, вели хронометраж заседания – в среднем минута 20 секунд на дело, а она рассматривала в тот день 100 страховых дел. Стахановка! Когда стало понятно, насколько лояльно суды относятся к требованиям дополнительных выплат от страховщиков, плюс компенсация утраты товарной стоимости, плюс 50% штрафа по закону о защите прав потребителей, плюс судебные издержки, плюс исходное завышение требований, – в результате получается фееричная норма прибыли. 1000%. Это не фигура речи, реально такие масштабы.

Приходит ваш юрист в суд, он, допустим, получает 35 000 руб., а на входе в суд автоюрист предлагает ему за молчание 5000 руб. Это только за одно дело. Конечно, он берет – что вы с этим можете сделать? Знаете, какое количество юристов мы поменяли – целиком, группами, отделами? Бесконечное, а ведь это все штучные специалисты. Мы брали бедных людей из Сибири, из Москвы, отправляли на юг работать.

– Это напоминает рассказ Сергея Чемезова, как зачищали «АвтоВАЗ».

– Очень похоже. И с экспертами то же самое: берут и дописывают какую-то запчасть. Они вообще гениальные вещи делали. Брали, например, и вдавливали крыло, зеркало выворачивали обратно. Эксперт пишет: повреждено крыло, зеркало. Потом крыло вытягивается обратно, зеркало перекручивается – и все нормально, а человек идет и получает 100 000 руб. Как с этим бороться? У нас многие юристы и эксперты начали носить видеорегистраторы. Но камеру можно заслонить, проводок пережать. А еще приходит человек в суд со своей экспертизой, в которой убытки в 5–6 раз завышены по сравнению с экспертизой страховщика, и в 95% случаев суды встают на сторону потерпевших. Вот в Краснодаре 100–120 судов в день, и в какой-то момент юрист компании понимает, что его все равно никто слушать не будет, так не проще ли хоть 5000 руб. взять. Представьте, сколько он может заработать за день! И вот в этот момент у вас рушится вся бизнес-модель, начинается пропасть, хотя на больших цифрах вы еще сколько-то можете держаться.

В этот момент ЦБ действительно взялся за эту историю. Было видно, что есть перекос, надо и повышать тариф, и вводить методику [оценки ущерба]. Минтранс занимался больше 10 лет методикой, но так и не сделал. В законе написано, что у страховщика есть 23% расходов на ведение дел, а убыточность не может превышать 73%. Но уже в 2013 г. уровень убыточности у нас был 77,6%, в 2015 г. перевалил за 100%, а в 2016 г. был уже почти 160%. Можно узнать, где взять 23%? Это же парадокс – с 2014 г. самое большое количество жалоб на страховщиков в ЦБ было из-за того, что во многих регионах стало невозможно купить полис. Какой же это бизнес, если страховщики от него бегут и их надо загонять в единого агента? Другие, руководствуясь бизнес-логикой, массово закрывали отделения и уходили из целых регионов, а наши директора еженедельно отчитывались перед губернаторами, что проблем с обеспечением полисами населения не будет.

Но тогда – в 2012–2013 гг. – никто не мог спрогнозировать, что установленного тарифа будет не хватать так сильно из-за масштабов юридической вакханалии и чистого мошенничества. Автоюристы поняли, что зарабатывать на страховщиках можно быстро, много и безнаказанно.

Мы пришли в ЦБ, который справедливо сказал: вы действительно недоплачиваете людям, потому что общей методики выплат нет. ЦБ сказал, что хочет сделать методику и что она будет раза в два выше по стоимости запчастей, но зато получится справедливо платить, кому действительно нужно, а в токсичных регионах не выплачивать через суды.

Мы посчитали, что это и будет счастье – закончится вакханалия в судах. Это все было в 2014 г. Но оказалось, что методика обязательна только для страховщика и совершенно не обязательна для тех, кому мы платим: мы «ущемляем» его право на свою экспертизу. Так решил Минюст. Выплаты выросли в 2–2,5 раза официально.

Ну и все – в этот момент разорвало всех. Любой автоюрист выкупает дело за 30% стоимости, сейчас, правда, уже и до 70% дошло, потому что они столько получают, что не жадничают, потом идут в суд, доказывают, что страховщик сколько-то там недосчитал. От этого получается еще 50% штрафа, и еще представительские расходы в суде – примерно 15 000 руб. То есть сумма к выплате почти всегда удваивается. Да вы все бросите и пойдете скупать убытки, потому что там такая норма прибыльности, которой нет нигде. В Анапе самый популярный чат – это чат таксистов, которые скупают убытки. У них группа в WhatsApp есть – для торгов за убыток.

– Во сколько вы оцениваете потери от таких схем?

– В 2015 г. по ОСАГО у нас было минус 20 млрд руб. Но мы тогда по всем остальным видам страхования были в прибыли и еще имели инвестиционные доходы – 12–13 млрд руб., тогда хороший год был. По году мы закрылись почти в ноль, с небольшим минусом. И сидели ждали, что Верховный суд нас все-таки поймет. Не понял.

Надо отдать должное – ЦБ, став мегарегулятором, достаточно быстро оценил масштаб проблем и пошел на увеличение тарифа, причем существенное. Не помогло.

Все теперь говорят: ну сдали бы лицензию. Почитайте, что писала ваша же газета в 2015–2016 гг.: на нас без остановки жаловались, ЦБ даже приостанавливал нам лицензию за то, что мы не продаем полисы. И ЦБ высадился практически во все наши отделения и ежедневно контролировал, чтобы «Росгосстрах» продавал полисы ОСАГО. В этот момент им пришла идея электронного ОСАГО, но к этому надо было подготовиться. В 2016 г. мы получили почти 42 млрд руб. убытка, т. е. за 2015–2016 гг. совокупно это уже 62 млрд убытков только от ОСАГО. И выдержать это уже, конечно, было невозможно. Я по результатам I квартала 2016 г. пришел в ЦБ и сказал, что при всем понимании социальной ответственности мы больше не можем тащить эту лямку за всех.

– И что ответил ЦБ?

– Они поняли, что мы ничего не придумываем. Сразу ведь никто никогда ни во что не верит. В Москве и еще нескольких регионах до сих пор выгодно работать, но у «Росгосстраха» была колоссальная доля рынка, прежде всего в регионах, в том числе токсичных. Поэтому у нас были самые плохие цифры. И когда мы показывали их ЦБ, они говорили: этого не может быть – у других страховщиков пока все не так. А мы все-таки не всегда врем. Плюс есть задержка со статистикой на полгода: регулятор не сразу стал получать данные об исходе других компаний из регионов.

Одно из моих предложений – я его озвучил зампредам ЦБ – было таким: все, что нам приходится выплачивать по судам выше утвержденной ЦБ единой методики, предлагаем перестраховывать у них же, по сути – в РНПК (Российская национальная перестраховочная компания, 100% акций у ЦБ. – «Ведомости»). Тогда понятная модель: есть методика, мы по ней платим людям, а все, что выше, покрывает государство через перестрахование, пока не будет решена проблема «автоюризма».

ЦБ в итоге с задержкой, но сделал единого агента. Хотя понятно, что им надо было перепроверить цифры.

– Это время было критичным для «Росгосстраха»?

– Наверное, да. Это была волна, ее нельзя остановить в середине, она все равно дойдет и захлестнет. Я не могу сказать, что ЦБ сделал что-то не то. Методика и система учета правильные.

– Что было дальше?

– Мы подходим к 2016 г., и пока с «Росгосстрахом» все хорошо. Понятно, что не совсем хорошо, но и понятно, что это проблема не наша, а всего рынка. Дальше было предложение: давайте будем восстанавливать машины, а не деньги платить (натуральное возмещение, при котором ущерб компенсируется оплатой восстановительного ремонта на сервисе, имеющем договор со страховщиком. – «Ведомости»). Это и была спасительная пилюля, которая вылечивала проблему защиты прав потребителей. Все решили: бог с ним, пускай это будет каско.

Собственно, под это и рождалась сделка по «Росгосстраху». Было понятно, что 2016 год будет самым страшным, но и яма будет уже пройдена, а дальше, в 2018–2019 гг., «Росгосстрах» восстановится. Все ожидали этот закон в феврале. В сделку мы входили в декабре 2016 г., нам тогда – мне и Вадиму Беляеву (на тот момент – основной акционер «Открытие холдинга») – в ЦБ сказали, что в феврале должен быть закон о натуральном возмещении. И все будет гораздо лучше: закончатся судебные истории, да и долю рынка мы уже сократили в 4,5 раза. За 2017 г. убытков по ОСАГО будет меньше – около 30 млрд руб., – но это уже результат радикального снижения доли в 2016 г.

«Тащить дальше компанию было невозможно»

– Как родилась сделка с «Открытием»?

– Когда мы увидели цифры III квартала 2016 г., стало понятно, что нужны деньги, и большие деньги. Рынка капитала сейчас нет, все, что можно сделать, – дораспродать свои активы. Но к октябрю стало ясно, что тащить это больше не получится, даже если мы все продадим.

– Мы – это кто?

– Я. Можно было провести допэмиссию, можно было компанию продать, можно было рассмотреть какие-то возможности для объединения – мы искали все варианты. В основном мы разговаривали с ЦБ: мы основной игрок на этом рынке, остановка «Росгосстраха» – и страна парализована. Уже начал работать единый агент, который начал рассасывать проблемы «Росгосстраха». Но в любом случае тащить дальше компанию было невозможно.

– А «Открытию» возможно?

– Ему нужно было по факту закрывать проблемы [«Росгосстраха»] 2017 г. То есть только то, что будет. За 2016 г. все было закрыто, так как я вышел из бизнесов – «Росгосстрах-жизни», «Росгосстрах-медицины» – еще в декабре прошлого года.

Мы довольно быстро договорились с Вадимом, так как синергия нам обоим была очевидна. «Росгосстрах» получал финансовую поддержку, а «Открытие» – крупнейшего страховщика, офисную сеть во всех регионах (больше только у Сбербанка и «Почты России») и, главное, десятки миллионов клиентов. У «Открытия» 3 млн клиентов, а для нас 3 млн – один квартал работы. А для меня это была возможность обеспечить компании гарантированное будущее, отойти от управления и стать одним из акционеров большого «Открытия».

У нас к ноябрю был партнер, с которым мы планировали сделку. Но «Открытие» показалось интереснее.

– Что за партнер? ВТБ?

– Нет, не ВТБ. Не скажу, но это большой партнер. ЦБ, естественно, знает кто. Это больше связано с автомобильной историей.

– Почему все-таки «Открытие»?

– Весь мир сегодня в нашем сегменте развивается по модели bank insurance. «Открытие» на тот момент было крупнейшим частным банком страны с активами 3 трлн руб. У «Открытия» были амбиции, они хотели быть большими. Сделка с таким партнером представлялась более интересной. Мы за год до этого купили у них «Открытие страхование жизни». Нам нравилось друг с другом работать. По складу у «Открытия» команда скорее инвестиционных банкиров – молодых, амбициозных. Это был хороший вариант – отдать «Росгосстрах», чтобы его сохранить.

Конечно, я сходил в Сбербанк. Герман Греф мне сказал: «Ну зачем нам-то, мы имеем такую же сетку, моторное страхование нас не интересует». Герман Оскарович ответил, что никакие монополии ему не нужны, он и так со всеми справится. Мы могли сдать лицензию: капитал-то закончился на 1 января. Но мы все вместе сели искать выход, этим выходом оказалось «Открытие». Кстати, они сами к нам пришли – мне казалось, что они не смогут компанию вытащить, и я к ним не ходил.

– А ЦБ как смотрел на эту сделку?

– Конечно, внимательно смотрел, и сделку он одобрил.

– Эльвира Набиуллина объясняла это тем, что ЦБ понимал, что санировать надо и группу «Открытие», и «Росгосстрах» – пусть объединяются, только проще будет.

– Вот это для меня открытие «Открытия». Потому что того понимания, которое было у ЦБ про «Открытие» и про другие системообразующие банки, видимо, никто, кроме банковского надзора, не имел. Я же не банковский надзор – откуда мне знать? Пришла гигантская финансовая группа, предложила сделку. Все, что ей нужно было сделать, – профинансировать 2017 год.

– А это сколько?

– Мы предполагали, что «летящих» убытков с прошлых лет будет еще 35 млрд руб. Все надеялись на февральское изменение закона. Натуральное возмещение лечило сразу все. Надо было пережить 15–20 млрд руб. убытков этого года – и дальше на руках окажется отличная компания. Но внести такие изменения удалось только для новых полисов, купленных уже после изменений в законе. А это отсрочка убытков еще на 1,5–2 года.

– В деньгах это сколько получается?

– Для «Открытия» эти суммы были не космические – сейчас ЦБ выделил для «Росгосстраха» на 2017–2018 гг. 42 млрд руб. Конечно, их не разорвало от этого.

Если бы они сказали нам в декабре, что у «Открытия» есть проблемы, мы бы точно в эту сделку не вошли. Это только потом выяснилось, что ЦБ все знал. Я же был уверен, что я становлюсь акционером крупнейшей частной финансовой группы. В нашем случае «Открытие» было белым рыцарем.

– Все же странно: вы собирались стать акционером «Открытия» и не догадывались о проблемах. Совсем не изучали его состояние?

– Я теперь догадываюсь, что у российского банковского рынка в принципе есть большие проблемы. А прошлой осенью было ощущение, что, наверное, не у всех все хорошо, но не до такой же степени, чтобы все подряд попадали. Про свои проблемы, думаю, все и так все знали и думали, что они реализуются где-то летом 2018 г. Но любой слух убивает финансовое учреждение. А рынок не берет слухи из неоткуда.

– На какую долю в «Открытии» вы рассчитывали?

– На 10% и более. Это плюс-минус, там надо было досчитывать, но мы не успели. Доля начала рассасываться, когда в феврале закон не изменился. И когда новые резервы прилетели. Тогда стало понятно, что нечестно и неправильно говорить о какой-то серьезной доле, а не о серьезной и смысла говорить нет. Это сейчас всем кажется, что был какой-то план по совместному отходу ко дну, но кому это надо-то?

– Вы будете пытаться что-то получить за «Росгосстрах»?

– Все условия сделки были подтверждены и «Открытием», и ЦБ и пока соблюдаются. Дальше посмотрим.

– А у вас ЦБ не интересовался ничем, что можно сдать в группу «Открытие»? Регулятор хочет вернуть все возможное в периметр банка, группы.

– Ответ простой: мне возвращать в группу «Открытие» нечего, потому что я там кредитов не брал. Все, о чем мы договорились с акционерами «Открытия», мы честно выполнили.

– Вы довольны тем, где «Росгосстрах» оказался сейчас?

– Я был бы доволен, если бы вышло все так, как мы задумали в декабре. Идеальная конструкция была бы. А сейчас я доволен тем, что компания осталась жива, выполняет обязательства перед клиентами, сотрудники и агенты работают. Как я понимаю, по результатам года доля «Росгосстраха» на рынке ОСАГО будет около 10%. Все остальные виды страхования в прибыли. Дно пройдено еще в прошлом году. Компания существовала 96 лет и еще столько же просуществует. Дальше все будет хорошо.

– Нет ощущения, что чуть-чуть не хватило дотерпеть? Неужели нельзя было с кем-то договориться?

– Мы и договорились. Вся история с «Открытием» в декабре была гораздо круче, чем вариант сидеть и терпеть. Страховой бизнес – 1/300 от банковского. И тогда и сейчас для меня очевидно, что «Росгосстрах» должен быть под банком – и под очень крупным.

– Чем вы занимаетесь теперь?

– Знаете, когда вы вылезаете из бизнеса, это, конечно, потрясающий эффект внутреннего омоложения. Я же забыл, когда спал как человек: десятки тысяч сотрудников по всей стране и столько же проблем. Я костюмы перестал носить: 20 лет в костюме и галстуке – это же страшно. Отдохнул, поездил.

– Где были?

– На Северном полюсе. Очень люблю Италию: там интересно. Но в Италии хочется бывать, а строить хочется здесь. Хотя в бизнесе время строителей прошло. Сейчас век управленцев и технократов. Я с людьми – это да, а я с цифрами? Наверное, нет.

Сейчас думаю в сторону проектов в области культуры и образования. Я в молодости работал на «Мосфильме» и ушел оттуда чуть-чуть денег заработать, чтобы на жизнь хватало. Меня привлекает другая деятельность, более творческая, человеческая, что ли.