Профессор физтеха не признает себя виновным

Сегодня Мосгорсуд должен был рассматривать апелляционную жалобу на арест профессора Московского физико-технического института (МФТИ), сотрудника ЦАГИ Валерия Голубкина, обвиняемого в государственной измене. Заседание перенесли из-за болезни ученого. Адвокат и родственники Валерия Николаевича рассказали Зое Световой об этом деле.

История ученого Валерия Голубкина — типичная российская история последнего времени. История про то, как жили-жили люди, работали, растили детей, сажали картошку на даче, устраивали праздники для детей и внуков, потом опять работали, на митинги не ходили, политикой не интересовались и вот в одночасье эта самая «политика» сама пришла к ним в дом. 

Новая жизнь у семьи Голубкиных началась ранним утром 12 апреля 2021 года, когда 69-летнего Валерия Николаевича Голубкина, доктора наук, одного из самых известных специалистов в области гиперзвука, увезли из его квартиры в подмосковном Жуковском на допрос в Следственный комитет ФСБ. Увезли как подозреваемого в госизмене. 

С тех пор к обычным ежедневным заботам семьи добавились иные: долгие разговоры с адвокатами, передачи и письма в СИЗО, ожидание ответов, отсутствие информации и полная неизвестность, что будет дальше. 

У Валерия Голубкина четверо детей (старший сын от первого брака, сын и две дочери от второго). О том, как все это пережить и что дальше делать, мы говорим с его женой Светланой и их детьми.

«Не стоило надевать деловой костюм»

«Я была у врача, когда он позвонил и не могла долго говорить, — вспоминает Светлана. — Да и разговор получился короткий: Валерий позвонил с телефона следователя и сказал: «Я не приеду. Тебе позвонит адвокат». 

Светлана Голубкина добавляет, что у нее было недоброе предчувствие еще утром 12 апреля, в День космонавтики, любимый праздник. В то утро, когда к ним пришли. Было предчувствие, что не стоило мужу надевать деловой костюм, лучше бы он взял с собой тренировочные штаны, например. 

К вечеру позвонил адвокат и стало понятно, что предчувствие Светлану не обмануло. Валерия арестовали, он в СИЗО «Лефортово».

За что? 

На самом деле все началось год назад — тогда в апреле 2020 года к Голубкиным пришли с первым обыском. 

Пришли так же в шесть утра, восемь часов что-то искали. В квартире много книг и бумаг. Светлана уже не помнит, как это прозвучало — «дело о госизмене». Мне кажется, она и не хочет этого помнить и гонит это знание от себя. Потому что ни к ее мужу, ни к ее семье это обвинение не может иметь никакого отношения. Ну просто не может, от слова «совсем». 

На обыске забрали все гаджеты, компьютеры. Пришлось потом купить Валерию Николаевичу какой-то недорогой компьютер, он несколько месяцев восстанавливал всю работу, которая была утеряна из-за обыска. 

Забрали огромное количество семейных фотографий, а Светлана как раз составляла семейное древо, фотографии собирала с любовью и вот их забрали, и теперь неизвестно, когда вернут и вернут ли. 

В этой семье вообще все делают с любовью и с каким-то очень бережным отношением к друг другу. 

«Мы учились с ним вместе в школе в Жуковском, — вспоминает Светлана. — В девятом-десятом классах обратили друг на друга внимание, но пошли учиться в разные институты. Я взбрыкнула, он женился на другой, потом они разошлись, а мы поженились. Так бывает. В этом году у нас 40 лет совместной жизни. На двоих четверо детей. У него девять внуков». 

Расскажите, прошу, какой он, Валерий Николаевич.

«Порядочный, душа в душу жили, — отвечает Светлана. — Детей, внуков очень любит. У нас обыкновенная дружная семья. Вообще он очень много работает. В 90-е годы, когда детей было нечем кормить и зарплаты по полгода не платили, он пошел преподавать в ЛИНК (международный институт менеджмента в Жуковском). Было тяжело, в ЦАГИ — наука, а там — менеджмент, преподавание. Но он и там добился хорошего положения». 

Младшая дочь Ирина добавляет: «У папы особый талант к преподаванию. Все его ученики говорят об этом: очень логично, структурировано все объяснят. А еще последнее время папа писал книгу, он ее почти закончил. Он говорил, что в какой-то момент обнаружил, что по его теме — гиперзвуку — не существует труда, где [подробно написано] о этой теме. Над книгой он работал долго, встречался со специалистами, экспертами. Это дело его жизни».

«Зачем в 70 лет продавать секреты родины?»

Спрашиваю, знал ли Голубкин, его жена и дети, что в последние годы аресты ученых и обвинения в госизмене стали привычным делом? В прошлом декабре в ЦАГИ арестовали другого ученого Анатолия Губанова, дома как-то эти темы обсуждали? 

«И я, и муж мы, конечно, очень переживали из-за Губанова, — говорит Светлана, — думали, что это какая-то ошибка, все ждали, что его отпустят».

Анатолия Губанова на свободу не отпустили. Его дело ведет следователь Павел Шинтяев. Он же теперь расследует и дело Валерия Голубкина. 

Раньше он расследовал и дело ученого Владимира Лапыгина, сотрудника ЦНИИМАШ. Лапыгина осудили по госизмене на 6 лет, он вышел по УДО летом прошлого года. Через месяц после освобождения ему исполнилось 80 лет. 

«Вы знаете, ученые — это такие люди, которые, несмотря ни на что, работают, ничего вокруг не замечают, они люди очень увлеченные», — объясняет мне Игорь Голубкин, сын Валерия Николаеича. 

Да и потом, как говорит Светлана, и после обыска не было никаких последствий, мужа ценили на работе, его повышали, приглашали на конференции. Ничто, как говорится, не предвещало. 

Да, конечно, «ничто не предвещало». И когда весной сотрудники ФСБ пришли к Голубкиным во второй раз, чтобы вместе с Валерием Николаевичем поехать на дачу, на обыск, Голубкиных это не насторожило. Во всяком случае, коллегам своим он, вероятно, ничего не рассказал. Да и что было рассказывать: на даче ничего преступного не нашли. Кроме солений там и найти-то было нечего.

Голубкин про свою работу рассказывал мало, как-то в семье это не было принято. Знали только, что он работал с коллегами по международному контракту. Но это дело обычное. Так работают во многих исследовательских институтах. Допуск к секретности у него был самый низкий — третий, такой бывает у студентов-практикантов, объясняют мне Голубкины. 

«Да и зачем ему в 70 лет продавать секреты родины?» — спрашивает Светлана.

Тогда что произошло? За что его посадили? 

«Это 37-ой год. Ни за что…», — отвечает Светлана. И плачет…

«Как можно в больничной палате лежать в костюме?» 

О том, что Валерия Голубкина арестовали, его коллеги узнали по интернету и от журналистов. Похоже, в ЦАГИ вообще не принято распространяться о подобном рода вещах. Вот так и Голубкины не знают, у кого из коллег за последнее время были обыски. 

И Светлану Голубкину и ее детей больше всего пугает отсутствие информации, их беспокоит здоровье Валерия Николаевича. На следующий день после ареста он заболел ковидом. Адвокат рассказал родным Голубкина, что болезнь обнаружили в СИЗО «Лефортово» и обвинение Голубкину предъявляли по видеосвязи, а он адвокат, общался с ним через стекло. В тот же день Голубкина, как говорят родственники, отвезли в тюремную больницу СИЗО «Матросская тишина» (ниже, в интервью адвокат говорит несколько иначе. — «МБХ медиа»)

«Меня пугает, как он смог прочесть документы, ведь я не передала очки для чтения, — волнуется Светлана Голубкина. И добавляет: «Как можно в больничной палате лежать в костюме?»

Звоним правозащитникам, чтобы выяснить, дают ли арестантам в тюремной больнице пижамы. Выясняется, что нет, пижам там нет, в лучшем случае можно получить гигиенический набор: мыло, зубную щетку и пасту. Дочка Ирина едет с вещевой передачей в «Матросскую тишину». Передачу у нее не принимают: «Не положено». Почему? Ковид.

А как же распоряжение главы УФСИН по Москве Сергея Мороза о том, что первую вещевую передачу обязаны принять? 

«Никак, не положено», — повторяют в бюро передач. Ирина проводит там несколько часов и в конце дня передачу у нее все-таки принимают. Это удалось только благодаря помощи Уполномоченной по правам человека в Москве Татьяны Потяевой и помощника Уполномоченной по правам человека в России Татьяны Москальковой, которым дозвонились правозащитники. 

«Ждите меня, и я вернусь» 

«На что вы надеетесь?» — спрашиваю я Светлану и ее детей.

«Мы уверены, что он невиновен. Мы верим, что справедливость восторжествует. Мы надеемся на общественный резонанс и на солидарность коллег», — говорит дочь Ирина.

«Я верующий человек. И очень надеюсь, что Бог не оставит его. Мой муж — настоящий интеллигент, порядочный гражданин и настоящий ученый. Он всегда работал на благо своей родины, он не мог изменить государству, потому что предан делу, которому посвятил свою жизнь. Мы, вся семья, будем за него бороться», — дополняет Светлана Голубкина. 

Светлана рассказывает, какую записку от мужа передал ей адвокат на следующий день после его ареста: «Она очень коротенькая. Валерий просил меня сообщить коллегам в МФТИ, что во вторник у него — лекция (а арестовали его в понедельник) и вот он прочесть лекцию не сможет, нужно, чтобы ее кто-нибудь другой обязательно прочел. А еще написал, что на даче надо открыть погреб, на дворе — весна, и наши запасы могут протухнуть». 

Эта записка, конечно, многое объясняет про Валерия Голубкина, так же, как и те цитаты из писем, которые в фейсбуке опубликовал его сын Игорь: «Ура, хоть какие-то новости. Прошло уже больше 12 дней, как отца взяли под арест и обвинили по самой строгой в нашей стране статье — госизмена. Видимо, от этого население, которое живет в государстве, страдает больше всего… Так вот, наконец-то пришли ответы отца на наши письма. Цитаты тезисно: «Надеюсь, общими усилиями сдюжим. Русские не сдаются!»
«Наше дело правое, мы победим!»
«Пожалуйста, съезди на могилку и уберись»
«Ждите меня и я вернусь»
«Держусь, и намерен бороться до конца»
«Я огорчен произошедшим, но теперь надо крепиться, набраться терпения и бороться за справедливость, добиваться признания невиновности как оно на самом деле и есть».

Прочитав цитаты из писем, отправленных из тюремной больницы, я вспомнила, как Ирина говорила об особом юморе отца, о том, что она своим детям пересказывает его шутки.

«Их война»

Так получилось, что я часто разговариваю с людьми, чьи родственники обвиняются в госизмене. Как правило, все они напуганы, оскорблены и возмущены обвинениями, потому что верят, что их отец, муж, жена не могут быть изменниками родины или шпионами. Но в Голубкиных меня поразило не только их возмущение. Мне понравилась их вера в то, что нельзя молчать о беззаконии и несправедливости. И вообще молчать не стоит, даже если страшно, что это может навредить или не поможет. Когда я была членом ОНК Москвы, я встречала в «Лефортово» осужденных за госизмену, которые признавали свою вину, но не хотели общаться ни с правозащитниками, ни с прессой, но их сроки были ненамного меньше, а иногда и больше тех, кто с прессой и с правозащитниками общался. Вообще статья 275 УК РФ о госизмене — это как русская рулетка. Никогда не знаешь, как «пойдет». И мне захотелось рассказать Голубкиным о тех случаях, когда адвокатам и правозащитникам с помощью общественного резонанса и солидарности удавалось вытаскивать из тюрьмы обвиняемых в госизмене: Светлана Давыдова (многодетная мать, которую обвиняли в госизмене за то, что она звонила в украинское консульство, ее дело прекращено за отсутствие состава преступления), Сергей Минаков (моряк из Крыма, обвиняемый в шпионаже в пользу Украины, дело прекращено за отсутствием состава преступления), Геннадий Кравцов (был осужден на 14 лет в Мосгорсуде, Верховный суд изменил приговор на 6 лет).

Как раз на этой неделе в Театре.док состоялась читка пьесы «Моя война», написанная женой Геннадия Кравцова Аллой Тереховой. Кравцов — не ученый, он бывший сотрудник ГРУ, которого заподозрили в госизмене, когда, уволившись из ГРУ, в поисках работы он отправил свое резюме в Швецию. Ничего секретного в письме не было, но к нему пришли. Геннадий и Алла тоже раньше политикой не интересовались, жили своей частной жизнью.

В пьесе «Моя война» Алла Терехова подробно рассказывает, как пережила шок после обыска и ареста мужа, как подруги уговаривали ее с ним развестись, потому что все равно он никогда не вернется. Как она меняла адвокатов: назначенный адвокат не внушал доверия, он убеждал мужа признать вину, второй адвокат «разводил» ее на взятку. И только адвокат Александр Иванов, бывший военный следователь, стал защищать ее мужа по-настоящему. Но Алла решила усилить защиту адвокатом Иваном Павловым, специалистом по делам о госизмене, известным тем, что его подзащитные выходили на свободу. И в выборе защитников не ошиблась.

Мне очень хочется оставить Голубкиным надежду и я не знаю, как рассказать им, что, несмотря на все усилия Аллы Тереховой, «ее войну» и хороших адвокатов, на апелляции Кравцова не оправдали: ему заменили 14 лет на 6 лет колонии строгого режима. А жена его Алла все равно радовалась, и журналисты называли это решение Верховного суда чуть ли не оправдательным приговором. И вот прошлым летом Кравцов вышел на свободу, отсидев отмеренные ему шесть лет. Рассказывая эту историю, я вспоминаю, что, в отличие от Голубкина, ему, Кравцову, как и его жене Алле, нет и пятидесяти. А Валерию Голубкину в этом году стукнет 70 лет.

P.S. Так что и кто сможет ему помочь? Только семья, друзья и солидарность ученых. Именно ученые должны встать на защиту своих коллег. В конце концов они должны понять, что завтра придут за ними. Защищая коллег, которых обвиняют в госизмене, (хотя она существует только в головах следователей и оперативников), они будут защищать и себя. 

Валерия Голубкина защищает адвокат по назначению Александр Тимошенко. Когда я ему позвонила, он очень спокойно и обстоятельно ответил на мои вопросы.

— Где Голубкин провел первую ночь после задержания? Почему его перевели в тюремную больницу?

 — Из следственного управления ФСБ после задержания он был отправлен в СИЗО «Лефортово. Потом состоялся суд. Когда оперативные сотрудники его привезли в Лефортово, признаков ковида у него не было. Ковид определили по мазку в «Лефортово». Ему предъявили обвинение на следующий день и перевели в «Матросскую тишину».

— Вы хотите сказать, что ему уже больному предъявили обвинение? 

— На тот момент, когда предъявляли обвинение, он был морально в очень тяжелом состоянии, но признаков болезни и температуры у него не было.

— Ему предъявляли обвинения, когда еще не был болен и во вторник после предъявления обвинения, его отправили в тюремную больницу? 

— Да, я полагаю, что так. Было сказано, что его переведут в больницу?

— Признает ли он свою вину? 

— Он не признает свою вину и я с ним полностью согласен. Из той фабулы, которая мне известна из материалов дела, я не считаю, что есть основания для предъявления ему обвинения, тем более обоснования о его виновности в этом деле.

— Почему его немолодого человека, арестовали, а не отправили под домашний арест? 

— Это позиция суда, с которой мы спорим. Подана жалоба и Мосгорсуд будет ее рассматривать. Я считаю, что нет оснований не учитывать возраст и жизненный путь Валерия Николаевича, нет никаких оснований для содержания его под стражей. Тем более, учитывая его состояние здоровья: в 2015 году он был прооперирован, у него была обнаружена опухоль. Он нуждается в постоянном медицинском наблюдении. Он состоит под наблюдением у онколога и каждые полгода проверяется. 

— Вы специализируетесь по делам о госизмене? И как вообще вы в этом деле оказались? 

— Нет, я не специализируюсь по этим делам. У меня были дела подобной категории. Попал я к нему по назначению по 51 статье, а в настоящее время у меня заключено соглашение с родственниками. Порядок вызова (по назначению) определен Адвокатской палатой. Заявка приходит от следователя в обезличенной форме. Адвокатская палата распределяет и направляет тем адвокатам , кто работает по этому судебному району. Из тех, кто выразил желание принять участие в деле, путем случайной выборки выбирается один адвокат. Этим адвокатом оказался я.

Это абсолютно случайно. Сейчас у нас в Москве и практически во всей России распределение дел по назначению происходит обезличенно и только через Адвокатскую палату, через сервер палаты или через колл-центр. 

— А что вы подумали, когда вас вызвали в следственное управление ФСБ ?

— Я ничего не подумал, потому что прежде, чем что-то подумать, надо узнать суть обвинения, суть подозрения. Да, серьезное дело, серьезный возраст. В общем-то это настораживает, когда указано в заявке — 1952 год рождения. Но надо идти разбираться и работать.