Юрий Борисов прочел гособоронзаказу отходную

В ближайшие годы российский оборонно-промышленный комплекс, в котором заняты 2 млн человек, ждет сокращение гособоронзаказа — основного источника финансирования. До 2025 года отрасли предстоит наладить выпуск гражданской продукции в объеме 30% от всего производства ОПК. От диверсификации оборонки будет зависеть развитие всей российской экономики, заявил Владимир Путин в ноябре во время итоговых совещаний с руководством Минобороны и ОПК в Сочи. Курирующий отрасль заместитель председателя правительства Юрий Борисов рассказал РБК о том, почему сокращается гособоронзаказ, что будут выпускать производители вооружений, как государство простимулирует спрос на эту продукцию, сколько будет стоить диверсификация, а также о накопившихся финансовых проблемах ОПК.

«Объективно, гособоронзаказ будет падать»

— Зачем сокращать гособоронзаказ — ведь сейчас Россия участвует в военном конфликте в Сирии и так или иначе вовлечена во многие другие?

— Оборонзаказ всегда цикличен. Его бюджет год от года, в зависимости от целей и задач государства, может колебаться в пределах 30%, как, например, в США. Когда нужно обеспечить дееспособность армии, государство тратит больше средств. В России этот момент наступил в 2011 году. Была принята госпрограмма вооружений (ГПВ) на 19 трлн руб. до 2020 года. Ее основная цель — переоснастить армию современным оружием и техникой, доля которых на тот момент составляла всего 16%.

За последние семь лет команда Минобороны (Борисов занимал пост заместителя министра обороны, отвечающего за вооружения, с ноября 2012 года по май 2018-го. — РБК) обеспечила динамичную массовую поставку в войска современной перспективной техники. Прежде всего — новейших авиационных комплексов Су-34 и Су-35, хорошо показавших себя в Сирии, комплексов противовоздушной обороны С-400, за которыми стоит очередь из заказчиков, техники для сухопутных войск и ВДВ («Искандер-М», «Армата», БМД-4М и другие), новой экипировки «Ратник», а также тех новейших образцов стратегических вооружений, о которых глава государства говорил в своем послании [Федеральному собранию].

Теперь уровень современности вооружения в нашей армии приближается к 60%, а к концу 2020 года стоит задача достичь в среднем 70% и поддерживать его до 2027 года и далее. Это некий порог, при котором считается, что армия в полной мере дееспособна.

Объективно, гособоронзаказ будет падать. Мы уже это наблюдаем по отдельным образцам военной техники. Например, в первой пятилетке прошлой ГПВ приоритет отдавался закупке авиационной техники — боевым самолетам для ВКС и вертолетам для армейс​кой авиации. Наступило насыщение, объемы закупок упали в разы. Если на пике мы закупали до 100 боевых самолетов в год, то сегодня эта цифра колеблется от 50 до 60. Вертолетов мы закупали по 80–90 единиц, а теперь 30–40. Нет необходимости. Парк обновился. Предприятия будут их обслуживать, поддерживать жизненный цикл, но это не массовые закупки. Такая же ситуация наступит и по другим образцам вооружения.

— Что в этом случае мешает нарастить экспорт вооружений?

— Россия занимает второе место в мире по экспорту вооружений и держит 22% мирового рынка. Мы сотрудничаем практически со 100 странами мира. На экспорт идет 21,4% продукции нашего ОПК.

Однако рынок военно-технического сотрудничества тоже подвержен определенного рода колебаниям. В условиях санкций, беспрецедентного давления на иностранных покупателей нашей техники какого-то прорыва ждать не стоит. Дай бог удержать сегодняшние позиции, а они неплохие. На протяжении последних лет портфель заказов держался на уровне не ниже $45 млрд. Сейчас мы вышли на цифру $55 млрд.

Если мы этот показатель удержим, а гособоронзаказ будет падать, то для сохранения финансовой стабильности российского ОПК необходимо наращивать объем выпуска гражданской продукции. Другого варианта просто нет.

— Сразу вспоминается конверсия 1990-х годов, когда оборонные предприятия выпускали сковородки...

— Через конверсию ОПК, в той или иной степени болезненно, проходили все ведущие страны мира. В 1980–1990-х это сделали США и Китай. В нашей стране практически в тот же период прошла, как ее уже окрестили, «кастрюльная» конверсия: высокотехнологичным предприятиям вменялось в плановом порядке выпускать ту или иную гражданскую продукцию. Тогда это была вынужденная мера, связанная с резким сокращением бюджета на оборону​. Естественно, были перекосы.

Сейчас этот процесс носит плановый характер. Последние семь лет государство дает стабильную загрузку предприятиям ОПК. Программа диверсификации — это скорее упреждающий шаг, призванный в будущем обеспечить устойчивость экономики такой ведущей для страны отрасли, как оборонно-промышленный комплекс. Ключевое слово здесь — «устойчивость».

И речь, разумеется, идет не о кастрюлях и сковородках, а о создании и продвижении на гражданских рынках высокотехнологичных и конкурентоспособных продуктов. Конечно, рыночные условия сильно отличаются от тех, в которых привыкла функционировать значительная часть предприятий оборонки, десятилетиями живших на гособоронзаказе. И это вызов.

— Ранее вы говорили, что сокращение гособоронзаказа может привести к социальному взрыву, потому что очень много людей работает на оборонных предприятиях. Есть риск сокращений?

— ОПК — самый крупный работодатель в России. Это 1337 организаций, где трудится порядка 2 млн человек. И чтобы социального взрыва не случилось, нужно удержать экономику предприятий. В результате диверсификации изменится только структура портфеля заказов, а его объем должен как минимум сохраниться. Люди при этом останутся на своих предприятиях.

«Пример с селом у всех на слуху»

— Какую гражданскую продукцию, тем более в объемах 30% от производства, смогут выпускать компании вроде концерна «Алмаз-Антей» или корпорации «Тактическое ракетное вооружение» (КТРВ)?

— Показатели, которые установил наш Верховный главнокомандующий — 30 и 50% гражданской продукции от общего объема производства к 2025 и 2030 годам соответственно, — это средние цифры по ОПК. Делать их нормативом для каждого предприятия необходимости нет. Это даже вредно. «Алмаз-Антей» загружен заказами на десяток лет вперед, к ним очередь стоит. Нам что, заставлять его заниматься гражданской продукцией, когда нет угрозы для его экономики?

Никто не будет заниматься кампанейщиной и тупым доведением всех до одной планки. Возможности по выходу на гражданский рынок у всех разные, поэтому по отраслям и отдельным предприятиям целевые показатели диверсификации будут разными.

Но, несмотря на все это, даже на предприятиях «Алмаз-Антей» и КТРВ много конкретных примеров производства высокотехнологичной продукции гражданского назначения. «Алмаз-Антей» производит современные системы и средства управления воздушным движением, метеорологического обеспечения полетов, полностью закрывая потребности Росавиации.

Двигательные установки аварийного спасения и двигатели мягкой посадки АО «МКБ «Искра» (КТРВ) обеспечивают безопасность космонавтов пилотируемых кораблей «Союз» и «Федерация». А терапевтические комплексы «Рокус-Р» помогают бороться со злокачественными онкологическими новообразованиями. Для нужд ЖКХ созданы опреснительные установки производительностью от 3 до 25 т в сутки.

— На выставке в китайском Чжухае глава авиационного кластера «Ростеха» Анатолий Сердюков сказал РБК, что после присоединения ОАК к «Ростеху» в авиакластере госкорпорации сосредоточены компании с выручкой 1 трлн руб. Какая ее часть должна приходиться на гражданскую продукцию?

— Для них абсолютно точно минимальная планка — 50%. Потому что там априори продукция двойного назначения. Что такое авиационный кластер? «Вертолеты России», ОАК, ОДК и КРЭТ. Они все выпускают продукцию двойного назначения. Им объем гражданских заказов надо иметь ближе к 60%.

— Для этого нужен выход на иностранные рынки. Не помешают ли санкции?

— Пока для авиационной продукции и отечественного рынка вполне достаточно. Его нужно осваивать и осваивать. Это нашему авиапрому вполне по силам.

— Госдепартамент США заявлял, что из-за санкций мы потеряли миллиарды долларов упущенной выручки из-за несостоявшихся и отмененных контрактов. Похоже на правду?

— Не могу вам сказать, что это неправда и они совсем не достигают своей цели. Да, нам приходится корректировать свои планы, заниматься импортозамещением. Но для нас это не только вызов, но и окно возможностей. У российских предприятий ОПК появился шанс доминировать, по крайней мере на внутреннем рынке. Пример с селом у всех на слуху. То же самое можно сделать в промышленности.​

«Нужно четко определить долю гражданской продукции ОПК, подлежащей закупке госкорпорациями»

— Вы привели США и Китай как примеры стран, успешно справившихся с конверсией, но у них-то рынки сбыта были совсем другие. У нас население всего 140 млн, и покупательная способность гораздо ниже, чем в США. Как с этим быть?

— Действительно, рынки у нас разные, но и проблемы отличаются от тех, что были в Китае и США. Все же соизмеримо. Да и потом, доминирование на внутреннем рынке — это только опора, нужно параллельно искать ниши для конкурентной продукции на внешних рынках.

— Но у нашего ОПК почти нет опыта маркетинга гражданской продукции.

— Поэтому сначала мы будем опираться на внутреннего потребителя — на естественные монополии, на предприятия с государственным участием. В гособоронзаказе схема следующая: заказчик выдал требования к продукту, оплатил его разработку, а потом гарантированно его выкупил. А поскольку контракты еще и долгосрочные, исполнитель может прогнозировать загрузку своего предприятия на годы вперед.

На гражданском рынке все иначе, он уже занят. На нем присутствуют серьезные игроки, в первую очередь западные. Стоит амбициозная задача потеснить их. Для этого надо создать конкурентоспособную продукцию.

Но у нас уже есть успешные примеры импортозамещения. АО «ПО «Завод имени Серго» (ПОЗИС) производит фармацевтические холодильники для хранения крови и плазмы, которые покупают даже в Китае. Из 536 модификаций холодильной и медицинской техники ПОЗИС выпускает 77 моделей. ОСК производит суда и морскую технику для освоения шельфа, строит танкерный флот для нефтяных и газовых компаний. К концу 2018 года доля отечественной продукции на рынке спортивного и стрелкового оружия должна составить 70%, а по патронам к нему — 90%.

— Получается, директивных предписаний по закупке отечественного оборудования не будет?

— Будут. Не понимаю, почему нельзя совместить рыночный механизм и методы государственного регулирования там, где это важно и нужно? Мы не можем командовать частниками, а вот крупным корпорациям с государственным участием, включая госмонополии, вполне можно поставить задачи и достичь результата. Такого рода мероприятия обсуждались и в Сочи.

В Минпромторге уже определили понятие продукции отечественного производства. При закупочных процедурах ей отдается предпочтение при прочих равных. Стоит задача — до нового года поправить ряд законов и постановлений, в частности ФЗ-44 и ФЗ-223 (о закупках госорганов и о закупках госкомпаний. — РБК). Нужно четко определить номенклатуру и долю гражданской продукции ОПК, подлежащей закупке естественными монополиями, госкорпорациями и федеральными органами исполнительной власти.

Для более активного продвижения гражданской продукции будут установлены зеркальные KPI: для предприятий ОПК — по росту доли выпуска, для компаний с госучастием — по закупке и применению.

Господдержка диверсификации должна быть на всех этапах. Если раньше мы считали, что рынок сам все отрегулирует, то сейчас понимаем — нет, нет и еще раз нет. И не только в России, а во всех странах мира правительства проводят политику в интересах отечественной промышленности.

— Где компании ОПК могут рассчитывать на наиболее емкие заказы гражданской продукции?

— Очень серьезный рывок можно сделать при реализации национальных проектов. Нам Верховный главнокомандующий задачу так и поставил. В течение шести лет на нацпроекты будет направлено из всех источников порядка 28 трлн руб. Это беспрецедентная для нас по размерам сумма. Вопрос: куда уйдут эти деньги? Возьмем здравоохранение — улучшение качества медицинских услуг. Как этого достигать? Закупать импортное оборудование, оснащать им больницы и садиться в очередной раз на западную иглу? Его же обслуживать нужно. Выиграет от этого наше население? Вряд ли.

Нет задачи на 100% всю медицинскую технику выпускать отечественную, но желательно, чтобы при реализации этого национального проекта максимально были использованы возможности российской промышленности. В ОПК уже создают вполне конкурентную продукцию, которая даже экспортируется на Запад.

Мы будем развивать наши дороги. Какая дорожная техника будет работать? Вот это вызов для нашей промышленности.

— Мы говорим о механизмах закупок, но найдутся ли в наших условиях инвестиции для создания новой продукции?

— Да, на этом этапе самые большие риски. Федеральные органы, в частности Минпром, имеют различные механизмы частичной компенсации затрат, которые предприятие понесет на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы. Фонд перспективных исследований может тратить деньги на проверку тех или иных идей.

Затем, в том же Минпроме очень много гражданских программ — поддержка судостроения, авиации, радиоэлектронного комплекса, которые так или иначе работают на создание необходимого научно-технического задела и производственных возможностей.

Уже на этапе выхода продукта на рынок предприятию нужны действительно длинные и дешевые деньги. Банковские ставки по кредитам сегодня достаточно высоки. Создан Фонд развития промышленности. Там выдаются деньги на льготных условиях: 1% в первые два года, затем 5%.

Фонд вполне эффективно показал свои возможности за последние три года, но пока он небольшой — 20 млрд руб. В Сочи [на совещаниях с президентом] мы обсуждали его увеличение, при наличии спроса и продуктов. Конечно, 20 млрд руб. в год для всего ОПК — это капля в море, но и сразу наращивать его тоже, наверное, нет смысла. Надо посмотреть, как это работает. Поэтому мы будем увеличивать его с шагом, скажем, в два раза ежегодно. Кредит, который сейчас там выдается в одни руки, — около 750 млн руб. Для серьезных проектов этого маловато. Поэтому будем постепенно увеличивать его до 5 млрд руб.

— Для некоторых производств и этого будет мало.

— Для инвестиций свыше 5 млрд есть другой институт развития — ВЭБ. Это уже крупные проекты по созданию серийных производств. Но ВЭБ привлекает и выдает деньги на тех же условиях, что и остальные банки. Значит, если мы хотим сделать кредиты ВЭБ доступными для предприятий ОПК, государство должно субсидировать процентные ставки. Средства на это есть у Минпромторга.

Помимо этого, существует субсидирование лизинговых компаний. Положительный опыт мы наработали, когда поднимали автопром в период кризиса 2008–2009 годов. Сейчас этот механизм работает и в судостроении, и в авиации, и в вертолетостроении. Эту практику необходимо всячески расширять.

Можно заключать длительные контракты с отлагательными условиями. Заказчик определенной продукции предлагает исполнителю свои требования по ее потребительским характеристикам, диапазону цен и объему, который нужен на длительный срок. Исполнитель, который принимает эти условия, самостоятельно находит средства на производство, но заказчик обязуется потом выкупить продукт. Это нормальные, честные правила игры. Мы хотим такой механизм запустить.

Сегодня мы говорим и об адресной поддержке стартапов на рынках, где нас сейчас нет. Приведу пример «Звезды», которой ставятся очень амбициозные задачи строительства крупнотоннажного флота для перевозки сжиженного газа и нефтепродуктов. Мы этого никогда не строили. Технологии практически все западные, будем постепенно локализовывать это все. Будет тяжело конкурировать с западными производителями, с южнокорейцами и китайцами, поэтому стоит вопрос об адресной поддержке и дотировании предприятий, чтобы конечная цена их продукции была конкурентоспособной.

«Мы серьезно думаем о разработке государственной программы диверсификации»

— Давайте тогда поговорим о стоимости господдержки. Сергей Чемезов говорил, что только «Ростеху» на диверсификацию нужно 300 млрд.

— На последнем совещании в Сочи он говорил уже о 500 млрд. «Ростех» оценил, что необходима примерно такая сумма, чтобы выйти на рубежи, обозначенные президентом.

— Вы с этой суммой согласны?

— Считать надо. Декомпозиция этих планов должна дойти до каждого конкретного предприятия, чтобы все это правильно посчитать. Стоит задача довести показатели и условия их выполнения адресно практически до всех крупных структур, а они — до своих дочерних предприятий.

— Готово ли правительство пойти на сокращение дивидендов по акциям на величину инвестиций в диверсификацию?

— Думаю, это один из источников. Но такие вещи надо обосновывать. Не просто: «Освободите меня от выплаты дивидендов по акциям, я тут подиверсифицируюсь». Предприятия должны принести план инвестиций, технико-экономическое обоснование, доказать, что, освободившись от выплаты дивидендов, они получат определенный результат, увеличат выручку и через налогообложение эти деньги вернутся государству.

— Если только «Ростеху» требуется 500 млрд руб., во сколько можно оценить всю диверсификацию, с учетом всех инвестиций, льгот и других инструментов?

— Мы провели серию встреч с корпорациями, институтами развития и Минпромторгом, пытаясь оценить, какие меры поддержки нужны ОПК и сколько это будет стоить бюджету. Ждем от них детального анализа. Кроме того, совместно с корпорациями мы прорабатываем конкретные проекты по диверсификации, которые потребуют мер поддержки. Все это мы должны состыковать с нацпроектами и определиться с точными объемами необходимых средств. Президент поручил завершить эту работу в первом квартале 2019 года. После этого мы сможем определить весь необходимый объем средств и заложить их в бюджет при его уточнении в середине следующего года.

Минпромторг уже подсчитал, что на ближайшие три года на поддержку только лизинга в авиа- и судостроении потребуется 105 млрд руб. Но механизмов поддержки очень много, и не все они связаны только с этим министерством.

— На совещаниях в Сочи президент жаловался на отсутствие системного подхода к диверсификации. Будет ли какой-то программный документ и каким он вам видится?

— Президент поставил вопрос диверсификации наравне с выполнением обязательств по государственной программе вооружения. Это прозвучало на последних сочинских совещаниях. Логично было бы поставить вопрос и о некоем программном документе, который бы регламентировал достижение показателей по диверсификации. Мы серьезно думаем о разработке государственной программы диверсификации.

Работа над госпрограммой вооружений начинается минимум за 2,5 года до ее старта. Учитывается очень много обстоятельств: реальное состояние предприятий ОПК, их научный, технический, технологический, производственный потенциал, военная доктрина, возможные сценарии и количество потенциальных конфликтов.

Если подходить к созданию госпрограммы по диверсификации на таком же уровне, надо проводить аналогичную работу: проанализировать реальные возможности предприятий ОПК по выпуску гражданской продукции, их производственные возможности, оценить их конкурентные преимущества или недостатки, разработать меры поддержки. Скорее всего, это логично делать с принятием новой госпрограммы вооружений в 2023 году.

— То есть только через пять лет?

— Работать сейчас ничто не мешает. Задачи президентом поставлены, мероприятия по достижению этих показателей в принципе известны, их нужно просто-напросто выполнить.

«Предприятия ОПК, как велотренажер: педали крутишь, а не едешь»

— На совещании в Сочи президент напомнил, что есть проблемы с выполнением текущего гособоронзаказа. Что он имел в виду?

— Сегодня ситуация, конечно, не такая, как в 2011 году, когда у нас выполнимость госзаказа была чуть больше 80%. За последние три-четыре года мы с предприятиями научились этот показатель доводить до 97–98%. Это на самом деле неплохо. Но, с другой стороны, что такое 2–3% невыполнения? Это десятки миллиардов рублей. Госзаказ у нас примерно 1,5 трлн руб. в год.

Всегда при невыполнении существуют объективные и субъективные причины. Из объективных — санкции, которые мы не планировали. Раньше нам что-то продавали, теперь нет. Значит, нужно замещать. На это надо потратить и деньги, и время.

Субъективные причины — это когда предприятие берется за проведение того или иного мероприятия, не имея нужного научно-технического потенциала либо производственных возможностей, либо кадровых, либо еще чего-то, и срывает сроки. Здесь нужны жесткие меры персонального характера.

— За последние годы было много усилий для повышения эффективности использования средств гособоронзаказа, но из-за жесткого регулирования у предприятий возникли трудности с перераспределением выручки. Здесь будут какие-то послабления?

— Нередки случаи, когда цепочка по кооперации от головного исполнителя длинная, состоит из трех-пяти уровней. Допустим, поставщик комплектующих выполняет свои обязательства, но по существующему законодательству деньги и прибыль он получит, только когда конечное изделие будет сдано заказчику. С этим есть проблемы, мы над ними работаем. Считаю, что тот, кто стоит в конце, не должен отвечать за обязательства головного исполнителя. Он должен отвечать за своевременную и качественную поставку своей продукции. И ответственность за это перед банком и перед Министерством обороны должен нести его заказчик. Здесь будут изменения.

— Известно, что основную часть оборонных кредитов планируется передать в ПСБ. На какой капитал сможет рассчитывать опорный банк ОПК?

— Нормативно опорный банк пока не определен. Сумма его будущего капитала примерно понятна — она должна составлять существенную часть суммы гособоронзаказа.

— Решен ли спорный вопрос о передаче капитала? Некоторые банки, в частности Сбербанк, изначально думали, что передадут кредиты без капитала.

— Передача кредитов без капитала невозможна, а детали уточняйте у [первого вице-премьера, министра финансов Антона] Силуанова. Как зампреда правительства, ​отвечающего за развитие ОПК, меня опорный банк интересует в первую очередь в качестве источника более дешевых кредитов для оборонных предприятий. Закредитованность сектора очень существенная.

Она возникла не за один год, ведь ставка привлечения кредитных средств была 10, 11, 12%. Теперь предприятия ОПК, как велотренажер: педали крутишь, а не едешь. Потому что средства, которые приходится выплачивать банкам, громадные. Конечно, нужно проводить реструктуризацию долговых обязательств, перекредитовываться под более льготные условия. Тогда и средств господдержки понадобится меньше.

— Может быть, вы назовете какие-то предприятия, где ситуация наиболее проблемная?

— Отвечу так: только на выплату процентов по кредитам предприятия ОПК ежегодно тратят 135 млрд руб. Лучше бы предприятия эти деньги потратили на диверсификацию.

«Больше того, что сказал президент, я вам даже под пытками не скажу​»

— Вы упоминали «З​везду» — дальневосточную верфь «Роснефти», которая получила заказ на строительство ледокола «Лидер» за 100 млрд руб. Такой проект был бы хорошим решением как раз в рамках диверсификации ОСК, но почему все-таки право на стройку отдано сырьевой компании?

— ОСК, кстати, тоже акционер «Звезды». Дело в том, что этот судостроительный комплекс специально выстраивался для крупнотоннажного судостроения. Здесь не вопрос вкуса — почему этому дали, а этому не дали. Это неправильная постановка вопроса. Подобного класса судов не строили ни ОСК, ни «Звезда». При выборе головного исполнителя мы специально, по моему распоряжению создали комиссию с выездом на место. Нужно было определить, кто объективно к этому сегодня ближе, готов — технически, технологически, производственно. По совокупности критериев «Звезда» оказалась более готова, поэтому ей и отдано предпочтение.

— Президент ОСК Алексей Рахманов в интервью РБК назвал это решение политическим, а логистику при строительстве ледокола — «золотой».

— Что вы хотите, чтобы вам сказал директор ОСК, которому заказ не достался? Алексей Львович выступил логично с точки зрения позиции президента ОСК.

— Если говорить о дополнительных ресурсах для отрасли, может ли их дать борьба с коррупцией? В частности, недавно прозвучали обвинения в адрес гендиректора КТРВ Бориса Обносова — якобы через подконтрольную фирму его дочери осуществлялись все закупки для корпорации.

— Я знаю Обносова очень давно. И знаю его как одного из неплохих, а может быть, даже одного из лучших директоров оборонного комплекса. И знаю, что факты, изложенные в этой статье (я получил объяснения от него на этот счет), мягко говоря, спорные и в большей степени надуманные. Я бы рекомендовал господину Обносову обратиться в суд. Только суд может решить степень вины по тем или иным фактам, изложенным в этих статьях. А борьба с коррупцией всегда дает результат. С ней надо бороться постоянно.

— Глава Счетной палаты Алексей Кудрин назвал «Роскосмос» рекордсменом по масштабам финансовых нарушений. Вы тоже неоднократно критиковали эту госкорпорацию. Может быть, у вас есть какое-то собственное представление о том, какие меры нужно принять, чтобы ракеты больше не падали, чтобы с космодромами все было нормально?

— Если бы я имел однозначный рецепт, дал бы. Но так не бывает. Это системная, комплексная, долгосрочная программа вывода госкорпорации на уровень, на котором она должна быть. Результаты Счетной палаты появились по итогам проверок предыдущих лет. Основные выводы — по результатам 2017 года.

Нынешний руководитель Дмитрий Рогозин находится во главе «Роскосмоса» с мая 2018 года. Я точно знаю, что инициатором проверки Счетной палаты был он сам. И это нормально — вы приходите, вступаете в должность, что вы делаете? Аудит.

— В госпрограмме вооружений предусмотрено финансирование заявленных президентом проектов «Сармат», «Кинжал», «Авангард», «Посейдон» и «Буревестник». Сокращение гособоронзаказа скажется на сроках выполнения этих проектов?

— Нет. Никаких сдвигов от первоначально намеченных не будет.

— Можете по этим проектам что-то новое сказать?

— Дополнительные боевые возможности? Больше того, что сказал президент, я вам даже под пытками не скажу.

Доктор для ОПК

Юрию Борисову 61 год, он стал заместителем председателя правительства 18 мая 2018 года, сменив на этом посту Дмитрия Рогозина. В зону ответственности вице-премьера, в частности, входит координирование задач по обеспечению национальной обороны, государственной политики в области развития атомной, ракетно-космической, судостроительной, авиационной и радиоэлектронной промышленности.

Борисов родился в городе Вышний Волочек, в 1974 году окончил Калининское суворовское военное училище, затем Пушкинское высшее командное училище радиоэлектроники ПВО (1978 год) и Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова (1985 год).