Заработок российских попрошаек - до 40 тысяч рублей в день

Согласно данным Росстата, 5,2% россиян не имеют работы и около 8 млн человек являются лицами без определенного места жительства — бомжами. Всю эту армию охотно впитывает улица, выплевывая назад в нужном себе качестве — в виде попрошаек, собирающих милостыню например. Кто-то проходит мимо, а кто-то, жалея, бросает копеечку. Эти копеечки питают целый мир, незаметный взгляду рядового россиянина. Он обширен, имеет собственные жесткие правила, властную вертикаль и зоны ответственности. Последние, как границы государств, пересекать нельзя, иначе последует наказание. Как устроено это потустороннее пространство — в новом исследовании Znak.com с улиц.

«Я пашу с утра до ночи, а ты тут сидишь!»

«Папа, папа, смотри, бедный дядя сидит!» — дергает мужчину за рукав малыш лет пяти в матроске и красной бейсболке. Глазами он показывает на меня, заставляя еще больше скукожиться в попытке спрятаться за картонкой с надписью «Помогите! Кто может!» С ней в руках я — в рамках эксперимента, конечно, — уже час сижу на ступеньках пивной. Ее двери выходят прямо на площадь железнодорожного вокзала Екатеринбурга. 

Одеться в рванье и сесть с протянутой рукой на пыльную мостовую трудно, прежде всего психологически. Но щелк — и я словно в другом измерении, в гиперпространстве, которое не воспринимается остальными. Преподаватель вуза, с которым я бок о бок работал в археологических экспедициях, прошел мимо меня — бомжа, не заметив. За два дня в роли бездомного таких встреч со старыми знакомыми было пять. Ни разу не пришлось объясняться. 

Собственно, попрошайничал я чистых девять часов. Остальное время ушло на смену локаций и перекусы. На второй день, кстати, научился есть прямо на «рабочем месте». Спасибо сердобольной женщине с вокзала. На вид лет 35, с двумя детьми, мужем и объемными дорожными сумками. Как есть транзитница. Она подбежала ко мне сама: «Возьмите, покушайте». Всучила беляш и упаковку свиных ушек «К пиву». Под пристальным взглядом добродетельницы бомж внутри меня победил журналиста под прикрытием, заставив флегматично двигать челюстями. Через 15 минут женщина принесла еще еды: «Вот, шаурма, теплая еще!» И литровую бутылку воды, которая для сидящего на солнцепеке попрошайки — самое оно. 

Потом двое мужчин, судя по виду, сошедшие с поезда вахтовики, снабдили меня «бич-пакетом», самсой с мясом и кругом краковской колбасы. Какая-то девушка подала два чебурека, завернутые в пакет. Умереть с голоду на вокзале нельзя.

Деньги давали тоже, неравнодушных людей в стране по-прежнему хватает. Суммарно насобирал 931 рубль 81 копейку, то есть примерно 100 рублей в час. Если бы продолжил с тем же успехом, то через месяц получилось бы больше МРОТ (с 1 января это 12 792 рублей) и, скорее всего, не меньше, чем у среднестатистического учителя. Многие сыпали мелочь. Первую купюру в 50 рублей прямо в руки вручила проходившая мимо узбечка. Потом были 100 рублей от молодой мамы с девочкой у Храма Вознесения Господня (там я попрошайничал около двух часов). И еще две купюры в 50 и 100 рублей, полученные прямо возле турникетов при входе на вокзал.

Конечно, тех, кто просто проходит мимо, не замечая пыльное тело под своими ногами, абсолютное большинство. Поначалу, пока мозг не впал в анабиоз, ты еще фиксируешь во что обуты проходящие мимо ноги и о чем вверху говорят их обладатели. «Аня, кто ночью весь сыр в холодильнике съел?..», «Але, Толян, значит, так: делюгу делаем и разбегаемся!» Но буквально через час вещество в черепной коробке устает от информационного шума, превращается в студень и засыпает. Дальше нейронные связи пробуждаются только от стука упавших на дно моей коробки монет. Время в этом гиперпространстве меняет свой ритм.

Мои новые коллеги возле Храма Вознесения Господня заставляли организм удерживаться в этом измерении при помощи разбавленного спирта, залитого в замызганную бутылку из-под водки. Он, словно «спайс» с планеты Арракис в «Дюне», помогает совершать космический полет. Заодно не реагировать на выпады и нотации в свой адрес. Они тоже случаются.

— Можно к вам обратиться? Монетами не выручите? — обратился мой «коллега»-попрошайка к проходившей мимо церкви даме, по виду преподавателю вуза.

— Господи, я пашу с утра до ночи, а ты тут сидишь! Иди работать! — понеслось в ответ.

Чуть-чуть досталось и мне. «Ну, и как помочь? С голоду тебе не подохнуть, что ли?» — издевательски спросил какой-то мужчина на вокзале. И едва не затоптал меня ногами. Я успел только заметить, что обуты они в шлепанцы, и отпрянул прочь, прикрывшись своей картонкой. 

«Друг у друга спирт не отнимаем»

Выжить тут можно, по крайней мере летом. За день на привокзальной площади мимо меня прошел только один сотрудник полиции. Трезвый, не ругающийся матом попрошайка его не заинтересовал. Ведомственная охрана Свердловской железной дороги обратила на меня внимание лишь спустя много часов. И то только потому, что их об этом попросил пассажир — обнаглевший бомж примостился просить милостыню прямо у пункта досмотра багажа.

Сначала вышел охранник. Поговорил с кем-то по телефону и ушел. Потом он же вышел вместе с сотрудником вокзала. «Конечно, надо убирать этого! Вызывай полицию», — произнес тот. Прошло полчаса, полиция так и не появилась. Работникам вокзала пришлось брать дело в свои руки.

— Уважаемый, здесь нельзя сидеть! Вот туда пойдите, — услышал я.

— Куда?

— Вот туда, к лесенкам, видите? Там можно.

Все с тактом и уважением. Нищий в России — понятный и социально-близкий многим элемент.

Впрочем, гиперпространство, куда меня забросил эксперимент, оказалось не только разделено на отдельные миры, но и скроено по определенным правилам. О его устройстве рассказал попрошайка, «работающий» возле Храма Вознесения. Попросил сигарету, так и разговорились. Зовут Владимиром, родом из Каменска-Уральского, около 13 лет просидел в колониях и уже семь лет живет на улице.

«Ночуем здесь же, на скамейках. Летом с этим проще, а зимой… Тут куча народу, у некоторых ноги-руки отморожены, — рассказывает собеседник. — Но все равно, если у кого-нибудь беда, складываемся все вместе и лекарства покупаем. Одному на улице не выжить».

По его словам, у церкви на Вознесенской горке, несмотря на близость офиса «Газпрома», в день им с напарником получается собирать всего-то в пределах 200–300 рублей на человека. Счастливые исключения — это дни церковных праздников, когда появляется большое количество прихожан: «когда народу много, может выйти и по две штуки». Еще одна статья дохода — сбор металлолома. На вечер у Владимира припасен кабель, «закопанный у бывшего киоска на автовокзале». Изредка удается подработать «у торгашей». Зимой охраннику притащили полмешка соли (антигололедного материала), так он «бутылку энергетика дал, сигарет отсыпал».

Разговор переходит к административному делению территории. «Самое жирное из церквей — это Храм-на-крови (собор, построенный на месте расстрела царской семьи, популярная туристическая и паломническая точка. — Znak.com). Туда только просто так не придешь, везде свои люди сидят. Такого, что посидел здесь, посидел там, — не бывает. Везде сидят свои люди, это их место, их хлеб. Просто так тебя никуда не пустят. Друг у друга спирт не отнимаем. Хуже всего на вокзале, там всем гопники заправляют: скупщики золота и телефонов. Если придешь, сначала объяснят, что тебе лучше пойти в другое место. Не послушаешься, без всего оставят. Последние кроссовки снимут», — ввел Владимир в курс дел.

К новому коллеге (то есть ко мне) Владимир с напарником отнеслись как к нежелательному конкуренту, но гнать не стали. А вот Виталик и Серега по кличке Потап, работающие у Храма-на-крови, гастролера постарались выдворить поскорее. 

Сначала отправили к охраннику храмового комплекса Михаилу: «вон там, вход с торца, спроси у него че делать». Когда тот великодушно разрешил собирать «милостыньку» на храмовой лестнице и не стал брать за это мзду, Виталик с Серегой расстроились. «Иди вон… На ту сторону, неча здесь толчею устраивать», — заявил Сергей.

Не прошло и пяти минут, как они начали меж собой шептаться, после чего ко мне парламентером отправился ослепший на один глаз «со спирта в фунфыриках» Виталий. 

— Сам откудова? — начал он переговоры.

— С Красноярска, знаешь такой? — вру ему.

— Куда мне, я же не гастролер (осклабился). Тут не заработаешь, налички нет ни у кого. На карточку переводами собираем. Тебе лучше на вокзале у мусоров поинтересоваться, они обязаны тебе бесплатный билет выправить.

Делаю вид бывалого: 

— Да напинают сразу!

— Так оно. Только здесь сидеть тебе тоже толку нет. Мусора загребут как новенького.

— Может, им монет отсыпать надо?

— Ты че, здесь не Москва! Делать-то пока ниче не будут, пальцы откатают и на учет поставят. Соцзащита тоже тебе не поможет. В ребцентрах только мучают нашего брата и похавать — одна сечка, ноги протянешь.

Я поднимаюсь и ухожу, Сергей и Виталик за моей спиной облегченно вздыхают.

За «гопниками» с вокзала удалось лишь понаблюдать со стороны. О появлении новичка они узнали через пять минут. Меня по дуге, почти касаясь, обогнул какой-то нищий. Его прищуренные глаза цепко, со знанием дела, отсканировали гастролера. Еще через десять минут вблизи показался пожилой мужчина восточной наружности и начал наблюдать за мной. Вскоре со стариком встретился хорошо одетый мужчина, они о чем-то переговорили, бросая на меня взгляды. Затем мужчина ушел и возле меня появилась другая пара — расклейщики объявлений с телефонами работных домов. На протяжении следующего часа они следовали за мной, куда бы я ни отправился. Сопроводили даже до кустов в парке, но потом почему-то отстали и затерялись. Их что-то спугнуло во мне. Еще раз я с ними столкнулся, когда покидал вокзал. «Золото куплю, сотовые телефоны», — зазывал один из мужчин клиентуру другого рода.

Бомжи 2.0

Выяснить, как устроена иерархия попрошаек, удается не сразу. Помог Саша по кличке Медведь, который просит милостыню на улице Вайнера, главной пешеходной зоне Екатеринбурга. На улице он с 2006 года и в отличие от многих других попрошаек — настоящий инвалид-колясочник: «по пьяни ногу отморозил». Говорит, что случилась какая-то беда с паспортом, «букву в фамилии не ту поставили», документ выправить не смог и так «все потерял».

— Я вот не местный, работу потерял, паспорт тоже. На вокзале вашем милостыньку пытался просить, так погнали! Сказали старшего надо найти сначала. Че делать-то, помоги, а? — объясняю ему ситуацию.

— Наташку ищи. Чернявая такая, на вокзале ходит.

Через некоторое время Медведь вошел в положение и пообещал «Наташку вызвонить». Продавщица расположенного тут же магазина вынесла Александру заряжавшийся там смартфон, и он набрал «Наташку». Перекинулся с ней парой слов, протянул трубку мне. Состоялся блиц-опрос: как звать, сколько лет, чем занимался. 

«У нас не ребцентр какой-то, социальная гостиница, — заявила собеседница. —Если куришь, тогда 500-рублевая — там курево, проезд до работы бесплатно. Еще есть 700-рублевая, но курево и обед за свой счет. От нас только завтрак и ужин».

Скоро стало ясно, что нахваливаемая «социальная гостиница» — вид работного дома. Упомянутые 500- и 700-рублевые варианты — это обещанная сумма ежедневной зарплаты. 

Соглашаюсь на первый вариант и через полтора часа за мной приезжает та самая Наталья. Сама себя называет «волонтером». Выискивает и приводит все новых и новых горемык, которых в работных домах используют как дармовую рабочую силу. В благодарность за меня сбегала Медведю за бутылкой колы — запивать припрятанный в сидушке инвалидного кресла спирт. После чего забрала рекрута.

До места добирались автобусом, беседуя по пути, прощупывая друг друга. 

— Что делать-то надо будет?

— На АЗС пока будешь работать. У нас там место освободилось. Олег, который до тебя был, забухал, и его Антон выгнал. Ты бухай только в выходные и за пределами дома.

Антон, как оказалось, это руководитель «социальной гостиницы». Свежую и пока еще энергичную рабочую силу там подряжают работать на стройках, разгрузке-погрузке, заправках. Там, где нужны физически крепкие люди. За таких платят от 2 тыс. рублей в день и выше. Из них на руки обещают отдавать около четверти, но это идеальный случай. За счет штрафов сумма постоянно сокращается. 

«Бухло в дом принес или на заявке выпил — на первый раз полтора косаря штраф, потом три, — перечисляет Наталья. — Один засунул пистолет на заправке так, что вырвал крышку. Его на шесть рублей оштрафовали сразу».

Пытающийся скопить денег и вырваться из кабалы человек на самом деле с каждой неделей погружается все глубже и глубже на дно. Когда силы окончательно оставляют, его переквалифицируют в профессиональные попрошайки.
— Я вот думал милостыньку попросить, косаря два набить за неделю.

— Ха, жрать баланду одну будешь! В четыре встаешь, в 12 ложишься и пашешь за 200 рублей. И того не увидишь, — посмеялась в ответ Наталья.

Спрашиваю ее, правда ли, что сейчас собирают милостыню на карточки.

— Так.

— А снимать потом как?

— Через банкомат, не переживай. У нас же бомжи поколения 2.0! 

Рассказывает, как раньше сама работала с 63-летним дедом у храма на улице Вайнера. Он просил милостыню, она бегала за водкой. 

— У каждого, понимаешь, была своя территория. На чужую зайдешь, изобьют и последние кроссовки снимут. Так батюшка нас каждый день на обед звал и по 600 рублей давал еще.

— А потом?

— А потом телевидение снимало, как церковь помогает нам, а дед отказался говорить. Ну и батюшка ему тоже запретил. Отношение вызывает отношение.

Самой Наталье 34 года. В Екатеринбург «приехала 13 лет назад с мужем из Линево в Новосибирской области». Там была одна работа — электродный завод. «Здесь думала продавщицей устроится. Да кому надо за косарь в день пахать? За жилье заплати, за проезд заплати, пожрать купи, сигарет купи. На себя-то ниче не остается!» — говорит Наталья. 

С мужем разошлась, пила и бомжевала. Хотела было вернуться на родину: «До вокзала заехала, там со своими забухала напоследок. Глаза на следующий день разлепила — ни билета, ни сумки, а там пять косарей было на дорогу». В итоге прошлое лето снова провела на улице. «Нас толпа была человек десять. Кто магазины выносит, кто попрошайничает, кто по карманам шарится. Два месяца бухали вместе. Надо если, толпой снимем комнату и помоемся, чтоб обоссанным не ходить», — рассказывает Наталья.

— Старшие-то есть? Неужели никто не потрошит вас?

— Есть старший. За всеми ребцентрами, богомольными, гостишками и попрошайками смотрит в городе.

— Кто такой?

— Вова Минаков.

— Антон твой с гостиницы тоже под ним?

— Ну, что попроще с ментами он сам решает, у него тоже подвязки есть. А если че-то серьезное, то там Вова уже.

— И Вове все башляют?

— Конечно! Он же самый главный по городу получается.

«Я тебе колонки к ушам примотаю, сука»

Наталья делает вид, что не знает, на каких условиях выстроены отношения с силовиками. Впрочем, даже моего краткого пребывания в социальной гостинице хватило, чтобы понять: бездомные и попрошайки — это как минимум сеть информаторов. Проводя большую часть времени на улице, они точно знают, кто и с кем пил или употреблял наркотики. На какие средства деньги и откуда эти деньги взялись. В случае любых конфликтов они тоже часто в курсе происходящего.

Выходим на остановке «Академик Бардина» — одна из спальных окраин Екатеринбурга. Идем вдоль забора паталогоанатомического бюро, потом мимо гаражей — вглубь цыганского поселка в Юго-Западном районе. «Социальная гостиница», как оказалось, располагается в частном доме на улице Ямской, 71. С фасада — обычный кирпичный дом в два этажа. Никаких вывесок, указывающих на особый статус места, нет. Дальше холла первого этажа меня, новичка, не ведут. С моего стула видно лишь краешек кухни со старым холодильником и часть общей спальни с металлическими двухъярусными кроватями. Здесь же крутятся десять из трех десятков квартирующих здесь постояльцев — семь мужчин и три женщины.

Вскоре подошел Антон, 30-летний парень в синих шортах и футболке. 

«Если ты музычку хочешь слушать, я тебе колонки к ушам примотаю, сука», — приструнил он с ходу одну из постоялиц. Затем провел интервью со мной. 

Интересуется моими ФИО, возрастом, тем, как попал на улицу, поддерживаю ли с кем-то связь из прежней жизни. 

После начинается вводный инструктаж: «Я здесь руководитель. Оплата — 500 рублей смена. Работа неквалифицированная. Деньги раз в две недели, обмана нету. Работаем не первый год. С девяти начинаем, восьмичасовой рабочий день, обед в час, переработки оплачиваются. Согласен?»

Говорю, что все ясно и прошусь перекурить во двор. Оттуда проскальзываю на улицу и назад уже не возвращаюсь. Пора выходить из гиперпространства в привычную вселенную. К слову, из рассказов Натальи становится ясно, что для бездомных инвалидов вроде Медведя есть отдельные «приюты» — «зиму еще можно перекантоваться, а так там у них большую часть пенсий забирают». 

«Подавать не надо — это мошенники или рабы»

По словам главы движения «Альтернатива» Олега Мельникова, в 2016–2017 годах они плотно работали с попрошайками Екатеринбурга и пришли к некоторым выводам. 

«На Урале это бизнес молдавско-цыганских кланов», — считает собеседник. По его словам, многие из тех, кто просил милостыню на улице в Екатеринбурге, были выходцами из Украины: «У этих кланов большая диаспора в Одесской области, и они оттуда рекрутировали нужных людей, включая массу бабушек». Кроме того, встречались беженцы из ДНР и ЛНР.

«Насколько я понимаю, это поставленный на поток криминальный бизнес со своими нормами и KPI», — соглашается с ним директор благотворительной организации «Ночлежка» Григорий Свердлин. Он настаивает, что отождествлять бездомных и попрошаек неверно. 

«Эти миры, конечно, пересекаются, но не сливаются. Насколько я знаю, попрошайки это, как правило, люди, приехавшие из других регионов и снимающие койку в хостеле либо живущие в других стесненных условиях, но не на улице. Надо понимать, что бездомный со стажем, который долго живет на улице, плохо выглядит, плохо пахнет и ему просто не будут подавать», — уверен Свердлин.

«В любых крупных городах нет нуждающихся и денег таким просящим давать там не надо. Это или мошенники, или рабы. Попробуйте сами встать с протянутой рукой, сразу же подойдут владельцы этой территории и объяснят, чья она», — считает Мельников. Год назад, по его словам, в Москве проводили операцию «Попрошайка». Тогда по распоряжению полицейского начальства в райотделы постарались доставить всех просящих. Удалось собрать 600 человек и половина из них призналась, что занимается этим по принуждению.

Уполномоченный по правам человека в Свердловской области, член СПЧ Татьяна Мерзлякова отмечает, что в своей практике сталкивалась с примерами такой кабалы — «как правило, неравнодушная общественность нам их всех показывает». «Пару лет назад с прокуратурой и со следственным комитетом мы этим плотно занимались, и на сегодня ни одной жалобы такой жалобы не зарегистрировано», — добавила Мерзлякова. Уточнила, что в ковидный период «рабство как таковое почти исчезло», но сейчас вновь появляются тревожные сигналы. 

Статистики по доходности этого бизнеса, естественно, нет. Один из известных на Урале бизнесменов рассказал, что еще в 1990-х годах знал организатора работного дома для попрошаек в Москве, которая зарабатывала около 50 тыс. долларов в месяц. «У нее было 11 старушек, которые работали в столичном метрополитене. Каждая приносила по 5–7 тыс. долларов», — уточнил собеседник. 

В «Альтернативе» посчитали, что в том же Екатеринбурге сейчас среднестатистический попрошайка в день собирает по 6–7 тыс. рублей, в Москве и Санкт-Петербурге — около 15 тыс. рублей. «Бабушка „божий одуванчик“ собирает по 25 тыс. рублей, а в некоторых случаях до 40 тыс. рублей в день», — приводит Мельников еще несколько цифр. Хуже всего, по его мнению, подают мужчинам. И есть четыре самые ходовые категории просящих милостыню: «ряженые инвалиды, студенты, беременные или кормящие матери, бабушки».

Глава «Ночлежки» Свердлин также говорит, что в эту сферу рекрутируются в первую очередь те, кто может вызывать сочувствие: «Как правило, какие-то люди с инвалидностью — без руки или без ноги, женщины. Особенно в этих кругах ценятся дети, они вызывают жалость практически у каждого».

«Полицейское начальство старается не мараться»

И Свердлин и Мельников уверены, что за последнее время число нищих и бродяг всех мастей сильно увеличилось. Судя по потоку жалоб, поступающих к общественникам, — примерно в полтора-два раза. «Такое масштабное увеличение бездомных видели последний раз в 2014 году, когда был экономический кризис. Сейчас кризис в экономике усугубила пандемия. Люди лишаются работы, зарплата сокращается, они едут в крупные города в поисках удачи. У кого-то получается, у кого-то — нет», — поясняет Свердлин.

В аппарате уполномоченного по правам человека в России Татьяны Москальковой оперируют другой статистикой. Там подчеркивают, что в пандемию количество обращений, поступивших к ним, нисколько не увеличилось. «Всего за три года, с 2019 по 2021 год, к нам поступило 20 жалоб от лиц без определенного места жительства», — сообщила руководитель отдела по взаимодействию со СМИ аппарата омбудсмена Кристина Симонян. В основном эти обращения касаются тем «социальной защиты и материального обеспечения, защиты трудовых прав, жилья, земли, экологических прав» и одно — «на уголовно-исполнительную систему».

В разветвленность коррупционных связей тех, кто контролирует бизнес на попрошайках, глава «Альтернативы» не верит. «На низовом уровне вроде сотрудников ППС, такие случаи, может быть, есть. И то их в основном задействуют, когда надо разобраться с конкурентами. А полицейское начальство старается в этом вообще не мараться», — уверен Мельников. Уже упоминавшаяся операция «Попрошайка» проводилась как раз для того, чтобы купировать коррупционные связи «на земле».

Собеседники Znak.com из числа бывших и действующих сотрудников МВД также отмечают, что бездомные и попрошайки интересны силовикам скорее как источник информации о том, что происходит на местах.

«Такая категория лиц, которая при определенных обстоятельствах может становиться участниками преступлений или являться их свидетелями, безусловно, не может не интересовать сотрудников полиции. В том числе как источники необходимой информации», — отметил пресс-секретарь ГУ МВД РФ по Свердловской области Валерий Горелых. 

В статистику свердловской полиции за 2020 год попали 149 лиц без определенного места жительства, совершивших преступления. В том числе 80 лиц, совершивших кражи, 14 — преступления в сфере незаконного оборота наркотиков, семь — грабежи, шесть человек — разбои, шесть человек — убийства, один — преступление сексуального характера. По словам Горелых, для того чтобы ускорить процесс идентификации, бездомных и попрошаек стараются поголовно дактилоскопировать.

Про упоминавшегося попрошайками Владимира Минакова из числа комментаторов мало кто слышал. Лишь Татьяна Мерзлякова сказала, что слышала эту фамилию. «Скажу так, я не смогу ему доверить людей», — аккуратно прокомментировала свердловский омбудсмен.

Согласно данным системы СПАРК, Минаков возглавляет некоммерческую организацию «Калина красная». Она специализируется на помощи лицам, освободившимся из мест лишения свободы и попавшим в трудную жизненную ситуацию. По телефону Минакова, доступному в открытых источниках, ответил мужчина. Он не представился, но подтвердил, что Минаков возглавляет «Калину красную», и пообещал передать ему вопросы Znak.com. Ответа так и не последовало.