Босс боссов - как сидится ночному губернатору Петербурга

Он один из кодов постсоветского Петербурга. И пусть вы против. Но только «Фонтанка» сумела пройти к нему сквозь тюрьму. Символ российской мафии удивился и предсказал будущее.

После очередного приговора весной 2019-го я успел переброситься с Владимиром Кумариным парой слов в суде. Он и сказал:

— Так приходи ко мне. Что мы, как в зоопарке, перешептываемся.

— Как?

— Захочешь — пролезешь, — ответил он.

Недавно ему добавили убийство вице-губернатора Петербурга Маневича, а сегодня мы публикуем его монолог, завернутый в диалог. (Не знаю, что скажете, а автора финал прихлопнул, как плашмя упавшая стена).

— Ты как сюда зашел?! Мне говорят — свиданка, а у меня в жизни не было ни одной свиданки. Говорю: «Вы перепутали». Мне: «Нет, нет». Я: «Покажите же бумажку, где свиданка. Кто это пришел?». А мне твой паспорт показывают, — когда это с удивленным возбуждением проговорил Кумарин, мне оставалось лишь улыбаться. От него повеяло радостным переполохом, вроде мы случайно столкнулись где-то в далеком от Петербурга месте. Там, где этого совсем не может быть.

Для читателя должно быть важно, что мы знакомы с конца 80-х. Лет 35 точно. Это больше половины наших жизней, поэтому давно все нехорошее друг о друге высказали и сейчас не об этом речь.

Чем-то перекинулись еще. Я объяснил, что разрешила судья. Посмеялись, мол, если бы я тайно пробрался, то угробил бы себя и замуровал бы покрепче его. Пошутили, что можем вести прямой эфир, ведь кто надо и так нас слушает онлайн. Наконец, уселись, секунды молчания — и с его разрешения включилась запись. Разрешения курить я не спрашивал. Камера как камера.

Моя задача была спокойно, в четыре глаза поговорить с тем, кто сам себя вознес до мифа и последние 12 лет рассуждает сам с собой.

О Кумарине исписаны бездарные и достойные статьи. Даже скомканное их изложение растянет повествование до не могу. Как одним предложением описать историю Китайской стены? — Ее видно из космоса. Так вот, для посторонних: до ареста в конце августа 2007-го Кумарин был боссом всех боссов.

— Что ты ищешь в этой тюрьме? — спросил меня он молодым голосом. И тут я чуть не отвел глаза — наконец, прозрел. Передо мной сидел маленький, иссохший старик с несколькими выпавшими зубами, а себя я почувствовал пахнувшим здоровьем. Как тренер по фитнесу на рекламке. Понял, что на его фотографию не пойду.

— Тебя.

Последняя наша встреча датировалась летом 2007 года. Тогда я сидел напротив него в баре «Гранд Отеля Европа». Кумарин был небрит, выпивши, а я сказанул: «Ты извини, но ты понимаешь, что тебя скоро примут? Почему не бежишь?». «А куда мне бежать, во Вьетнам?» — обреченно усмехнулся он.

— Ты можешь найти в этой тюрьме православный журнал «Фома». Там библейские толкования, а один выпуск посвящен Бутусову. Как он на дно падал, потом поднялся с самого дна. Мне очень подходит. Как он пробирается сквозь дебри ползком. Темень жуткая там, страх. И далеко где-то виден свет. И вот — поле. Ржаное, цветущее. Цветы, запахи, бабочки и пчелы летают. И стоит она — женщина. Она ждет тебя, пока ты идешь. И она берет тебя на руки, и ты возносишься с ней в немыслимость. Чтобы тебя потрясло, — походил он «белыми».

— Кем меня задумал Бог, когда пришел удар судьбы? — похоже, это был вопрос ко мне.

В августе этого года будет 16 лет, как он сидит. Без правой руки ежедневно себя перебинтовывает — инвалид же — из его живота торчат чуть-ли не пластмассовые трубки. Зализывает себя, как старый волк в капкане.

— Володя, а вспомни, как вы тогда подрались с Бутусовым, — перевел я тему со сложной метафизики на легкость юности. Сам я слышал о той дурацкой истории.

— Почему подрались тогда? — чуть засмеялся он, изменившись, став чуть-чуть прежним. «Наутилусы приехали в Ленинград, вроде из Лондона. Они там в 1988 или 89-ом провели удачный концерт. Помню какие-то их зеленые колпаки. Это же было в кабаке «Зеркальный» (теперь гостиница «Санкт-Петербург» — Прим. ред.). Сейчас расскажу, как получилось: время-то какое было — эти колпаки кому-то из наших не понравились. Вот Лукошин с ребятами им быстро и накидали, а потом все вместе уселись за один стол и напились. Лукоша скоро разбился на машине, и они приходили на похороны, а потом песню эту написали. Ну ты знаешь …

Рифма из песни Бутусова «Рвать ткань», оказавшейся пророчеством: «Мне страшнее Рембо из Тамбова, чем Рембо из Айовы».

— Скажи пожалуйста, почему ты не уехал?

— Куда?

— В 2007 году, почему ты не уехал? Я как-то задавал тебе этот вопрос, а сейчас уже задаю в голос, не для себя.

— В смысле?

— В смысле! Ты меня извини, но больше смысла, чем здесь. Почти перед самым финалом, тебе предлагали продать ПТК (Петербургская топливная компания, создана в 1994 году. В начале 2000-х контроль над компанией перешел к Петербургскому городскому банку. Считается, что Владимир Кумарин был настоящим бенефициаром ПТК. — Прим. ред.) почти по рынку, и ты мог рвануть за кордон. Лечиться, например.

— Благо, господи, чтобы научиться законом твоим, да нет.

Это на мгновение меня разозлило, но тут же хлестанул сам себя — все эти годы он был взаперти, большей частью в одиночке. Сам же я не могу ответить, что выдержал бы.

— Это же было благородное предложение, от которого нельзя отказываться.

— Я, в общем-то, не боюсь своего будущего, никакого. Совершенно. Это о чем говорит? Что я не боюсь своего прошлого. Никакого. Что если я не боюсь своего будущего, то и не боюсь прошлого. Мне не за что бояться. Поверь, это не защита самоутверждения. Это так и есть. Мне все понятно. А уезжать… Перестать быть. Ну, может, задним умом-то мы все сильны. Сейчас бы и уехал… Я задаю Ему вопросы, вопросы и получаю ответ: только сволочью не будь. Вот и все.

— Те, кто помнит то время, помнят тебя. По-разному помнят. Многие говорят, что крепче тебя не видели. А это говорят люди, которые были способны на многое опасное.

— Многие, это сколько?

— Если считать от властных до уличных, то процента два из них, можно сказать, что до сих пор за тебя. Переживают.

— Два из ста. Мне достаточно. Два из ста в моей ситуации — это шанс.

— Как ты реагируешь на обвинения государства?

— Следователей непочатый край. Все приходят и приходят: «Я хочу вас допросить». Идите и спрашивайте. А мне, в общем, по барабану. Когнитивный диссонанс — не для меня.

— Можешь уже шутить?

— Я даже на последнем слове…

— Я слышал.

— Да, я сказал на суде прокурору: «Милосердие выше справедливости». Она же могла попросить 25, а запросила 24,5. Ну, это же милосердие все-таки.

То ли это была издевка, то ли реально он так оценивал. Трудно понять, даже когда ты знаешь личность и не отводишь взгляда.

— Будет настоящий суд, это же обязательно. Мое сознание со смертью не совмещается. Просто — раз и умер. Это как? Думал ты об этом? Я — да. Как ты представляешь, вот ты умер и нет тебя. Слушай: приемник, а точнее, транслятор выключили, а волна еще идет. Так и душа покинула тело, а этот промежуток лет может быть в тысячу или десять тысяч. Есть 93-ий псалом Моисея: Блажен тот, кто слушает обличения Господа. Я каждый день прошу, чтоб господь продлил мне дни, которые я провел не в изгнании, а в терпении. Чем труднее, тем легче я все это переношу.

— Может ты на злости, на воле здесь стоишь, а стоит тебя выпустить — ты выдохнешь, будто штангу с плеч скинул и рассыплешься?

— Я же много времени провел один и мне выпендриваться не перед кем, Я исповедуюсь три раза в месяц, хотя тут я невинный и грешить особо нечем. Даже за Шенгелия молился, когда его убили.

Бадри Шенгелия тоже явление Петербурга — человек, обманувший всех рейдеров, силовиков. Он дал те показания на Кумарина, что позволили для начала его арестовать. Его догнали наемные убийцы.

— Сижу в камере, камера половина этой, смотрю телевизор про Шенгелия, тебя вижу, что ты в новостях говоришь. Вдруг дверь открывается: «Извините, Владимир Сергеевич, нам нужно вас обыскать». А я им: «Вы хотите найти у меня телефон, по которому я дал команду убрать Шенгелия?»

Я засмеялся, он нет.

— А жену пускают?

—Куда?

— К тебе.

— Наказание всякое бывает. Вот, есть наказание женщинами. Я по-другому отвечу: как-то утром заходит ко мне в камеру милиционер и говорит: «Снимите покрывало с окна. Я вас прошу только это снять, не положено». А вентиляции-то нет, а глаза слепит. Я спрашиваю: «Одной, оставшейся у меня рукой, можно мне лицо от солнца загораживать? Разрешено?» Самая ужасная пытка была к столбу привязывать, чтобы солнце пекло.

— Вспомним что-нибудь приятное?

— Давай!

— Про советское, когда еще никто не знал, на кого нас разделит будущее.

— В СССР выпустили знак качества, а наш стройотряд достраивал в сентябре объект в Гатчине. Я первый знак качества прибивал. И в газете писали. Институтское прошлое.

— Сколько в тебя влепили пуль в 1994-м? Одиннадцать, в упор из Калашникова?

В этот день клан «великолукских» решил покончить с «тамбовским». Начали с Кумарина. За это почти все «великолукские» оказались на кладбищах.

— Много. Ровно через 10 лет, день в день, мне вновь делал операцию Парфенов Валерий, не помню, как отчество — сейчас один из главных врачей Джанелидзе. Вытащил еще пять, в сердце еще одна сидит. Много пуль тогда получил.

— Кто тогда исполнял?

— Их убили, пока я в коме был. Киллера Валерика тоже убили.

— Кто тогда первым начал?

— Господь всем воздал, — религиозно ответил Кумарин, а я тут же вспомнил цитату, приписываемую Аль Капоне: «Бог простит наших врагов. Наша задача — организовать им встречу».

— Мщением воздал?

— Овец в одну сторону, козлов в другую. Евангелие от Матфея.

— Я часто обсуждал с понимающими, что тебя все свои предали: Рыба, Баскак, Зинка, Хохол.

Перечислены заместители по разным деликатным вопросам Кумарина: экс-депутат ЗакСа Ленобласти Рыбкин (умер); в молодости чемпион мира по борьбе Баскаков (умер); земляк Кумарина по Тамбову Дроков (недавно освободился), экс-депутат Госдумы Глущенко (пока сидит по делу по убийству Галины Старовойтовой).

— Да уж, рассказали страшные сказки. Некоторые я даже и не слышал. В 2008–2009–2010-х годах мне в ночь делали по пять уколов в вену. Я умирал, и господь сохранил меня, чтобы спасти душу мою, и я сказал им всем: «Спасайтесь, как можете».

— Сложно судить, но что это за мафия такая, если все ближайшее окружение…, — не успел договорить.

— Чем хороши старые «Кресты» — полы каменные — нет крыс. А в новых «Крестах» — деревянные. Для них все камеры становятся проходными. А если крысу травишь, она подыхает. Поэтому надо полы ломать, ее брать и уносить, иначе запах обеспечен.

— Красиво. Дочь пишет?

— Нет, нет переписки.

— По электронной официальной тюремной почте, кто тебе пишет?

— Никто, нет электронки.

— Почему?

— Просто нет. Я же при нашей встрече не поверил, что мне свиданку дали. Никогда-ничего. Нет, однажды, в 2016-ом мне следак говорит: «Вам теперь можно и телефонный звонок, и свиданку». Тогда уже 8 лет прошло или 9. И что? Звонить жене? Я что я ее спрошу? Как дела, Марина? — Хорошо. А твои, Володя? — Нормально.

— Отказался?

— Жень, для меня сейчас самое классное — машина времени. Я не держал в руках телефон 12 лет. Сейчас в телевизоре про какие-то G5. Я половину не узнаю. Как я это все переживаю? Понимаешь, раньше было нельзя. А потом, когда стало можно, то понял, что от этого ничего не изменится. Наша душа бессмертна.

— Ты повлиял на Петербург? Как считаешь?

— Я думаю, что в этом есть посыл, но многое надуто-раздуто. На самом деле, все не так.
Я не осознавал лично тот масштаб, который мне приписывают.

—Мы с тобой прошли 90-е.

— Это было, и не так было. Было и когда мстили. Но было и когда я за ленинградский завод в футбол играл на турнире «Переправа». Я тогда только-только приехал поступать в ЛИТМО.

— Кем?

— Нападающим.

— Какая твоя любимая книга?

— Сейчас, Евангелия, это понятно. А так «Джин Грин — неприкасаемый» (советская пародия на шпионский детектив).

— А песня про королеву красоты? Все по-прежнему?

Смотрит на меня в упор, не моргая, напевает: «По переулкам бродит лето, солнце льется прямо с крыш…».

— А фильм?

— С Бельмондо любил фильмы. «Ни за какие деньги не купишь прошлое» — помнишь? По-о-о-мнишь, по глазам вижу.

Во время этого разговора я еще не знал, что когда-то в Доме ленинградской молодежи он случайно встретил особенного режиссера Киру Муратову (шел кинофестиваль) и заказал ей и ее товарищам банкет. Если б знал, то спросил — внешне у них противоречащая эстетика.

— А из людей от космического уровня? С кем бы ты на том свете хотел поговорить?

— А все равно, кого мы любим, на том свете обязательно с ними увидимся.

— С кем?

— Лев Толстой, его же отрекли, а у него есть мысли, как попасть в рай.

— Нелегко мне хвататься за твои ответы.

— А у меня общага была напротив храма на Карповке. Там отец Тихон был у меня духовником, и я к нему частенько приезжал, а рядом арбузы продавали. Вот захожу туда с настроением и командую прямо в очередь: «Кто Пушкина прочитает — куплю бутылку хорошего вина». Мужики завелись! И купил я им тогда 20 бутылок. Пушкина читали! — нежданно, на выдохе, радостно вспомнил Владимир Сергеевич. Безусловно, это являлось очередной загадкой. Через меня — вам.

— Есть поступок, который ты точно не хотел делать?

— Да, много таких.

— Друзья остались?

— Наверное.

— Ты счастливый человек?

— Счастье … Ты же не можешь быть счастлив один. Вот когда купаешься с кем-то одними идеями и мыслями. Вот это счастье.

— Надеешься выйти на свободу?

— Лучше на эту тему не думать. Нельзя обольщаться слишком хорошими мыслями. Обольстишься и что-то упустишь.

— Богу что скажешь? — слишком быстро и легко произнес я.

Кумарин аккуратно отвернулся к окну.

— Володя, что ты скажешь Ему? — медленно и тяжело отчеканил я каждое слово.

Он повернул голову и заговорил так, как если бы между нами произошла важная неприятная встреча: «Вот встречает меня апостол Петр перед вратами, зачитывает мне все мои грехи и говорит:«Ты куда прешь?!» А я ему: «Погоди! Да, я разбойник, все, что ты мне зачитал, — все правда, но не ты ли трижды отрекся от Христа после его ареста? А Господь простил. И ты мне после этого будешь предъявлять? Да я-то кто такой?!»

Кумарин взял паузу, ждал с упоением, а я сумел промолчать — чуть не выдал, мол, Володя — это же стрела.

— И открылись перед грешником врата Рая, — изрек он.

— Ты даже не знаешь, что ты сейчас сказал, — я резко подошел к окну в громадный тюремный двор. Думал: «Это же просто конец мощнейшей саги … Он готов хоть Луну вытащить на Страшный суд».

— Ты боишься смерти? — такой вопрос нужно слышать в записи. Иначе на письме он может показаться интонационно неверным.

— Женя, мы же сколько об этом говорили.

— Представим себе, что ты на воле. И вдруг в стране что-то началось. Опять забурлило.

Хотел представить какие-нибудь новые революционные процессы. Спросить, готов ли он вновь нырнуть в густую реальность снова. В феврале 2019-го ему исполнилось 63 года. Сегодня — 67.

— Давай поговорим о смерти, — рубанул он по моим фантазиям.

Вскоре мы попрощались. Я должен был что-то сказать еще. Не хотел бросать про удачу.

— Ты еще на моих похоронах простудишься.

Он подмигнул вам.

Если под честное слово, то после нашей встречи в «Крестах» в мае 2019-го автор ждал заключительного акта в судьбе Владимира Барсукова-Кумарина. Какой бы он ни был внутри сильный, ну не может глубокий инвалид бессрочно одолевать заточение. Этот текст рожден несколько лет назад и ждал, когда песочные часы отсчитают намеренное. Я не выдержал, и вы это прочитали.